Елена - Гоар Маркосян-Каспер

Владелец поликлиники оказался хирургом, и хотя он и взял Елену на работу, но контакта с ним не сложилось, он почти не скрывал своих сомнений, касавшихся не столько ее самой, сколько ее метода, собственно, Елену это не особенно удивило, поскольку именно хирурги из всех врачей-специалистов от иглотерапии наиболее далеки. Их нетрудно понять, человек, размашисто кромсающий ножом живую плоть, вряд ли может поверить, что маленькая деликатная иголочка способна залечить ту самую язву желудка, которую он отчекрыживает и выбрасывает на помойку вместе с половиной этого не то чтоб совсем уж ненужного органа (как известно, им пользуются даже поэты и эстеты). Напрасно Елена предлагала иронически настроенному работодателю испробовать иголочки на язвенниках, на взрезании животов которым он построил кандидатскую диссертацию, хирург только презрительно щурился, либо сохраняя величавое спокойствие, советовал ей демонстрировать свое искусство на больных терапевтических или неврологических. И не только хирург. Облаченные в форменные халаты с эмблемой поликлиники врачи разных специальностей, сменявшие друг друга, как на конвейере, в трех небольших комнатках, только вежливо улыбались и кивали, когда Елена раздавала им собственноручно напечатанные на полузаброшенной машинке в ординаторской показания к иглотерапии, иногда и намекали, что вполне способны справиться с подконтрольными им болезнями без применения экстравагантных методов, никто не спешил направлять к ней пациентов, впрочем, это было понятно, больной приносил деньги, львиная доля которых и так шла хозяину и на налоги всякого рода, уступать хотя бы крону из оставшегося полузнакомому коллеге не желал никто, никто не собирался помогать ей создавать себе имя, в мире конкуренции интересы больного играли роль подчиненную. Дабы соблюсти справедливость, добавим, что большинство врачей к тому же очень приблизительно представляло себе способ лечения, не входивший в курс институтского обучения (а врачи, как правило, при всех усовершенствованиях, которым они якобы подвергаются, на деле твердо знают лишь то, что им сумели вдолбить в голову в студенческие годы и повторяют, повторяют, повторяют на курсах, семинарах и кафедрах ГИДУВов), да и сама Елена не вызывала у них доверия, достаточно было ее южной внешности и упоминания о том, что приехала она в Таллин недавно. В сущности, она оказалась вдвойне чужой, если эстонцы и русские, испытывая друг к другу достаточно сложные чувства в диапазоне от холодного безразличия до неприязни и даже кипучей ненависти, отстраняясь и образовывая две почти не соприкасавшиеся общины, в пределах этих общин были своими среди своих, то Елена была чужой всем. Русским не меньше, чем эстонцам. Почему она не искала общества армян, спросит, возможно, читатель, повторив почти буквально вопрос, который как-то задала Елене свекровь.

– Почему вы не хотите познакомиться со своими соотечественниками? – спросила она. – Их ведь здесь немало.