Данте - Сэди Кинкейд

Но его план провалился всеми возможными способами, и с тех пор Лоренцо с ним почти не разговаривал. Хотя я никогда не хотел этого наследия, теперь оно мое. Первые несколько лет после того, как он ушел на пенсию, я так отчаянно хотел проявить себя, что убивал и пытал любого, кто хотя бы посмел посмотреть на меня не так. Мы с Максимо пронеслись по Чикаго, оставляя за собой шлейф из тел, который мог бы соперничать с бубонной чумой. И это была та сторона меня, которой восхищался мой отец. Часть меня жаждала его одобрения, пока я не понял, что больше в нем не нуждаюсь. И теперь время, и опыт научили меня, что есть лучший способ ведения бизнеса, чем тот, который он мне показал.

— Что бы ты ни хотел сделать, папа, теперь слишком поздно. Ты сделал меня главой этой семьи, так что придержи свой язык, прежде чем когда — либо снова посмеешь назвать меня слабым.

Он прищуривается, глядя на меня, и его лицо немного смягчается.

— Ты так похож на свою мать. Она была хорошей женщиной, но ты не можешь быть и тем, и другим — хорошим человеком и главой этой семьи. Эти две вещи взаимоисключающие. Ты не можешь быть одним, если ты другой.

Он вдалбливал это в меня с того момента, как передал мне своё наследие.

— Я не пытаюсь быть хорошим человеком, папа.

— Нет, но это все равно внутри тебя. Тебе приходится подавлять эту часть себя, чтобы быть тем, кто ты есть. Что касается Лоренцо, то ему это дается легко. У него нет сострадания твоей матери.

Я качаю головой и вздыхаю.

— Как ты можешь быть нашим отцом и при этом так мало знать о нас обоих?

Он хмурится, как будто понятия не имеет, о чем я говорю. И прежде чем разговор может продолжиться, в комнату входит София с ужином.

Атмосфера оставалась неловкой, и на протяжении всего ужина мы вели ограниченную, высокопарную беседу. Мой отец, в конце концов, ушел, и теперь я чувствую, что снова могу дышать, когда мы с Максимо потягиваем по стакану скотча в моем кабинете.

— Ты должен перестать позволять ему доставать тебя, Ди, — говорит он, делая глоток виски. — Он выводит тебя из себя, как никто другой.

Я хмуро смотрю на него.

— Это действительно удивительно, Макс?

— Нет, но если ты никогда не собираешься рассказать ему обо всем, что знаешь, тебе нужно найти способ не желать отрывать ему голову каждый раз, когда видишь его. Прошло шесть лет.

— Я не могу противостоять ему. Ты знаешь, что я не могу, — огрызаюсь я на него.

— Да, — добавляет он, кивая головой.

— В любом случае, это больше, чем просто это. Это все остальное, — говорю я с тяжелым вздохом. — Он… многое.

— Я понимаю, Д. Он великий Сальваторе Моретти, — он ухмыляется мне, и это снимает напряжение.

Мои плечи расслабляются, и я откидываюсь на спинку стула, позволяя голове откинуться назад, чтобы облегчить тупую боль между лопатками.

— Ты видел своего гостя с сегодняшнего дня? — он спрашивает.

— Нет. Я не думаю, что она выходила из той комнаты весь день.

— Может быть, она замышляет твою гибель? — он мрачно усмехается.

— Может быть, — я тоже смеюсь, благодарный за смену темы. Кэт Эвансон — гораздо менее неприятная тема для разговора. Из — за нее у меня подскакивает кровяное давление совсем по другой причине.

— Есть какие — нибудь мысли о том, что она собирается здесь делать?

— Пока нет. Я работаю над этим.

— Ну, я бы работал быстро, потому что, если у нее будет слишком много свободного времени, она сможет придумать действительно классные способы убить тебя. Однажды утром ты можешь проснуться, встать с кровати и, — он делает жест рукой, перерезающей горло. — Угодить прямо в мину — ловушку, которая начисто снесет тебе голову.

— Ты снова смотрел Индиану Джонса?

— Это классика, — говорит он, пожимая плечами, прежде чем допить виски. — В любом случае, мне пора. Я хочу заскочить к Фреду и убедиться, что у них больше не будет неприятностей.