Данте - Сэди Кинкейд

— Все, что у меня есть, это вопреки тебе. Я бы предпочел быть полностью разоренным, чем брать деньги от того, что ты делал. Поэтому ты хотел, чтобы я женился на Кэт, если бы я не убил ее? Чтобы, если она когда — нибудь вспомнила, что что — то видела, она уже была моей женой, и ты мог заставить ее замолчать? Так же, как ты заставил замолчать Николь?

— Я защищал наши интересы.

— Но все было напрасно. Кэт ничего не видела. Хочешь знать, почему я это знаю? Потому что она снова и снова переживает то, что ваши развратные приятели — животные делали с ней, и она помнит все в мельчайших деталях. Если бы она увидела женщин и детей, запертых в клетках, это разорвало бы ее на части, пока она не освободила бы всех до единого.

— Я никак не мог знать, что она ничего не видела. Я не мог быть уверен, поэтому мне пришлось принять меры предосторожности.

— Ты хотел, чтобы я убил ее на всякий случай? — я плюю в него. — На всякий случай, вдруг она увидела что — то, что раскрыло бы твой отвратительный секрет?

— Нет. Потому что она раскрыла бы многомиллионную операцию. Это все, что имеет значение, Данте. Это просто бизнес.

Бизнес? Я встаю и ухожу от него, прежде чем размазать его лицо по фаршу, как не так давно сделала с лицом Лео.

Расхаживая по комнате, я провожу рукой по волосам.

— Как я мог не заметить? Женщин и детей гоняют, как собак, по моему городу, а я, блядь, не заметил?

— Мы перенесли операции за пределы города.

— Мы?

Его ноздри раздуваются, когда он смотрит на меня:

— Доминик Пушкин.

— Ради всего святого. Ты работаешь с русскими?

— У меня не было особого выбора, когда ты убил Джимми и всю его семью, — парирует он.

— Ты все еще не простил меня за это, пап? И теперь я знаю почему. Я никогда не мог понять, почему вы были так злы на нас за то, что мы уничтожили семью подонков, которые зарабатывали на торговле невинными женщинами и детьми. Похищая их на заказ по самой высокой цене, — я выплевываю слова, как будто они оставляют неприятный привкус у меня во рту. — Это то, что случилось с Меган?

Он снова растерянно моргает. Больной ублюдок даже не помнит ее имени.

— Девушка из кофейни. Мы с Лоренцо думали, что ты убил ее, но ты забрал ее, не так ли? Она была просто еще одним приказом, который нужно было выполнить?

Его хмурый взгляд подтверждает мою правоту.

— Ты думаешь, то, что ты делаешь, лучше? Мы — поставщики страданий, Данте. Это наше призвание. Наше наследие. От этого никуда не деться. Не смотри на меня свысока за то, что я решил зарабатывать деньги другим способом, потому что мы совершенно одинаковые.

Я бью его прямо в челюсть, и его голова откидывается назад, прежде чем он сплевывает кровь изо рта и продолжает свирепо смотреть на меня.

— Я совсем не такой, как ты, ты больной, извращенный ублюдок. Я никогда не убивал человека, который этого не заслуживал. И я бы никогда не причинил вреда женщине или ребенку.

— А как же Николь? — он усмехается.

— Николь?

— Да. Твоя невеста. Та, которую ты убил вместе с ее братьями.

— Ты знал, что Джимми и те парни делали с ней?

Он пожимает плечами:

— То, что мужчины делают в уединении собственного дома, — это их дело, не мое.

— И что ты делал в уединении моего дома. Чье это дело, пап?

Он моргает, глядя на меня.

— Ты думаешь, я не знаю, что ты изнасиловал и Никки? Ты думаешь, она не рассказала мне об этом?

Он ухмыляется мне. Он, блядь, ухмыляется. Я простреливаю ему вторую коленную чашечку, и он вопит в агонии, прежде чем снова начинает проклинать меня.

— Ты знал, что обрюхатил и ее тоже?

Это привлекает его внимание. Он сплевывает еще больше крови изо рта.

— Так ты убил и ее ребенка. Своего родного брата или сестру? — он шипит. — Ты такой же, как я, рагаццо.

— Нет. Видишь ли, я никогда ее не убивал. Никки и твой сын живы и здоровы.

— Мой сын?