Если только ты - Хлоя Лиезе

— Вот откуда я происхожу. Вот как я функционировал. Я давным-давно научился жить с осознанием того, что разочаровываю людей, которые важны для меня. Тогда контроль над тем, как и когда я разочаровывал их, стал возвращением силы, которой, как мне казалось, у меня никогда не было.

— Когда я подписал контракт с Фрэнки, всё стало сложнее, и я чертовски уважал её за то, что она использовала влияние профессионального спортсмена для построения значимой, щедрой жизни и наследия. Я предупредил её, кто я такой, на что я похож, но она не испугалась меня — чёрт, она напугала меня, заставив разобраться с некоторыми моими проблемами, сделать то, что я откладывал, то хорошее, что я хотел сделать, что заставило меня почувствовать себя немного лучше, даже если бы я не афишировал это. Потом Рен затащил меня к себе в друзья, хоть я и сопротивлялся и брыкался, и чувство вины вонзило в меня свои когти, начало грызть меня, заставляя быть более осторожным, не совершать таких ужасных поступков, которые могли бы сильно разочаровать его или заставить пожалеть о нашей дружбе. Я пытался совершать простительные грехи, допускать менее вопиющие оплошности. Я смирился с тем фактом, что предупреждал его и Фрэнки о том, что я безнадёжен, что они знают, во что ввязываются, и что я иногда буду разочаровывать этих двоих, что я и делаю.

Себастьян вздыхает, потирая наши ладони друг о друга, взад и вперёд. Медленно поднимает взгляд, чтобы встретиться с моим.

— Но, Зигги, мысль о том, чтобы разочаровать тебя… Я не могу этого вынести. Я чувствовал себя недостойным того, чтобы делить с тобой воздух, пространство и даже этот небольшой отрезок времени, и в кои-то веки я просто позволил себе погрузиться в это, и это изменило меня. Ты отчитывала, когда я этого заслуживал, благодарила, когда я этого не заслуживал. Ты видела во мне то, чего никто другой никогда не видел, и ты не только осталась со мной, но и увидела во мне возможности — ты поверила в меня, когда у тебя не было для этого причин.

Я смаргиваю слёзы и крепко сжимаю его руки.

— Себастьян…

— Я почти закончил, — тихо говорит он. — Я обещаю.

Он медленно начинает пятиться, увлекая меня за собой, в сторону романтического отдела, что заставляет меня улыбнуться, хотя перед глазами у меня всё застилает от подступающих слёз.

— Я рассказываю тебе всё это, потому что хочу, чтобы ты знала, что ты лучший человек, которого я когда-либо знал, Сигрид Марта Бергман, и мне очень повезло, что я могу называть тебя своим другом.

Он оглядывается через плечо, затем останавливает нас.

— Этот пиар-ход, который мы затеяли… Я знаю, что это была твоя идея, что она работает, и ты получаешь от неё то, что хочешь, но я получил от этого нечто гораздо более значимое, благодаря тебе, и я хотел… — он отпускает мои руки, затем прячет их в карманы, не сводя с меня глаз. — Я хотел показать тебе благодарность.

Я наклоняю голову, улыбаясь и изо всех сил стараясь не расплакаться.

— «Показать» мне благодарность?

Себастьян пожимает плечами.

— Говорить «спасибо» — это прекрасно, но для тебя этого недостаточно. Я хотел показать тебе. И вот мы здесь. Это место в нашем распоряжении столько, сколько мы захотим — ну, до тех пор, пока они не придут завтра в восемь утра, чтобы подготовиться к открытию. И, конечно, я не думаю, что у тебя найдётся хоть дюйм свободного места на книжных полках, но что бы ты здесь ни захотела, это за мой счёт.

— Себастьян, — шепчу я, и моё сердце бешено колотится, эти волшебные цветы распускаются во мне, слишком много, слишком чудесно, слишком прекрасно. — Спасибо.

Я подхожу к нему ближе, пока мои руки не оказываются на его запястьях, нежно сжимая их.

— Зигги, не надо…

Я прижимаю палец к его губам.