Отказ не принимается - Саша Кей

— Ну это понятно, что, когда ты уехала, все полетело в трубу, — кивает она.

— Почему это? — удивляюсь я.

— Обиделся. Ты его не оценила, пренебрегла, отказалась, — хмыкает мама.

«А то, что я сказал, ты обесценила», — снова всплывают в голове обвинения Воронцова.

— Какая принцесса! — буркаю я.

— Ну раз переступил через себя и опять нарисовался, значит, не такая уж и принцесса. Только именно это и говорит о том, что тебе от него не отцепиться.

— Ты его защищаешь? — изумляюсь я.

— Нет, конечно. Козел, как и все мужики. Я просто пытаюсь понять, с кем жизнь свела мою… единственную дочь.

У меня в груди все сжимается.

Да, я у мамы осталась одна. У нее есть только мы с Тимкой.

Мама устало трет лицо.

— Это, конечно, насмешка судьбы. Надо же, Тимка его племянник. Эх, Маша… — Но, наверное, это хорошо, что у Тимошки есть дядя и сестра…

Да. Карма какая-то. Как в мексиканском сериале.

— Наверное, — киваю я.

— Ты сама-то что думаешь?

— Ничего. В голове пусто. И страшно. И Виктор ждет от меня какого-то ответа…

— Он-то ясное дело. А ты? Чего хочешь ты? Я на твоей стороне, и всегда буду, только вот, доча, я так и не понимаю, как ты к нему относишься. То он пугающий, раздражающий, тиран и деспот, а то — хороший отец, тебе с ним хорошо было. Носки и фрукты — я так понимаю, его тиранских рук дело?

— Я не знаю… — впервые в жизни мне не хочется принимать никаких решений. Вот бы, как улитка, спрятаться в свою раковину. Месяцев на девять.

— Придется разобраться. Пока ты сама не знаешь, чего хочешь, твой Воронцов так и будет давить. Он почувствует, когда решение принято.

— Звучит так, будто и приставать ко мне он продолжал, потому что я сама не определилась.

— Так и есть. Ну, это я так думаю, исходя из своего опыта. Думай, доча, — поднимается мама со своего места и гладит по голове. — Тебе с этим товарищем все равно придется договариваться.

Думай.

Легко сказать.

А у меня мысли разбегаются, как тараканы из-под веника.

С чего начать даже не понимаю.

Почему-то я ждала, что Воронцов будет мне названивать, а телефон молчит.

Ах да, я же его в черный список сунула. Надо разблокировать. Сейчас скрываттся смысла нет. Он уже обо всем знает.

Стоит мне только снять блокировку, как тут же приходит сообщение от Виктора: «Все меня сегодня бьют. Ты — поджопником, Екатерина — полотенцем».

Против воли улыбаюсь, и тут же задумываюсь, за что ему прилетело? Я-то понятно, а вот Екатерина с чего озверела?

Немного помаявшись, я ее набираю. Нет-нет, вовсе не потому что мне интересно, что происходит у Воронцова. А так. Просто. Спрошу, как дела у Тиль.

— Варя, — радуется мне Екатерина. — Ну как ты? Что этот дуболом натворил, а?

Я как-то сразу догадываюсь, что она имеет в виду Виктора. Очень ему подходит.

— А за что вы его полотенцем?

— Он сказал, что ты не хочешь нас видеть, и мы в черном списке. Тиль на него просто обиделась, а я спросила, в чем дело. Сидит вон. С вискарем. Идиот.

Ага, так это он мне пьяный написал.

— И что он сказал?

— Ничего, кроме того, что он тебе не нужен, и цитирую: «я так просто не сдамся». Я психанула, отобрала у него лимоны и лед. Сидит, пьет теплый виски, как дурак.

Женская солидарность — она такая.

— Так ему и надо, — одобряю я. Мелочно, но все равно. — Как там Тиль?

— Он ее только уложил. Обрадовалась, что папа раньше времени приехал, на ушах стояла. Эстель требовала, чтобы Виктор тебя привез, ну он и выдал. Теперь мрачнее тучи.

— Я пока не могу… Как-нибудь выберу время, — сглотнув, обещаю я.

— Мы, правда, в черном списке? — с подозрением спрашивает Екатерина.

— Нет, это у Виктора Андреевича такие шутки дурацкие. Ладно, я просто так позвонила. Без дела. Спокойной ночи, — прощаюсь я.

Мне бы тоже спокойствие не помешало.