Без памяти - Алекс Джиллиан, Лана Смирнова (2024)

Я десятки раз слышал, как таким же тоном он утешал «добровольцев», чьи останки никто никогда не найдет. За любым прорывом в научной медицине стоят сотни, а иногда и тысячи жертв, но общественность никогда не узнает их имена. Мы создали совершенное биологическое оружие массового поражения, самое тихое и убийственное из всех, что существовали ранее. Это ни вирус, ни токсин, и не бактерия. Это частица Бога, позволяющая одному человеку управлять целым миром.

Три дня назад именно по этой причине Артемьев потребовал моего присутствия в лаборатории. У нас получилось. Остался последний завершающий этап, но как я уже сказал, начинать действовать можно уже сейчас.

— Если я умру… — шелестящий голос Алатеи вырывает меня из грандиозных планов будущих сражений. — Позаботься о моей маме. У нее никого нет, кроме меня.

Я медленно приближаюсь к ней с другой стороны кровати и мягко касаюсь ее щеки. Беспомощная и покорная, она будит во мне странные, незнакомые чувства. Я не знаю, как их объяснить и с чем сравнить, потому что абсолютно точно не испытывал их раньше.

— Ты не умрешь, — качнув головой, утверждаю я.

И это действительно так. Опасности для жизни нет. Ни малейшего риска, иначе я бы не позволил…

Черт, кому ты врешь, Голденштерн?

Ты уже это сделал.

Трех недель не прошло с того момента, как я приказал ее убить. Она бы разбилась во время выступления, если бы Фишера не раскрыли в последний момент. Жирный ублюдок не совершал самоубийства, его ликвидировали те же твари, что отправили Тею ко мне. В обратном случае она была бы уже мертва. Плюс один призрак в мою коллекцию…

— Не шевелись и постарайся расслабиться, — инструктирует Артемьев, пока я медленно веду пальцем вдоль линии изящных скул. Тея на мгновенье прикрывает ресницы и делает глубокий вдох.

— Умница, — Ярослав отточенным движением вводит катетер, запуская в кровь необходимую концентрацию меадона.

— Может быть, в твоих лабораториях найдется лекарство для моей мамы? — игнорируя гения в белом халате, она снова обращается ко мне.

Грудную клетку словно сдавливают невидимые жгуты. Блядь, можно ли чувствовать себя большим ублюдком, чем тупой недоумок Фишер? Оказывается, да.

— Расскажи мне о ней, — севшим голосом прошу я.

Придвинув стул, сажусь рядом с Алатеей и накрываю ее ледяные пальцы ладонью.

— Что ты хочешь знать? — она облизывает пересохшие губы, немного рассеяно наблюдая за моим лицом.

— Не знаю, что угодно, — пожимаю плечами.

— Ты устанешь слушать…

— Начни с первого детского воспоминания.

— С этим сложнее, — Тея озадаченно хмурится. — Я помню себя лет с шести. Но если первое… Я стою перед зеркалом, мама за моей спиной, заплетает мне две тугие косы. У нее ласковая добрая улыбка и нежные руки. Мне хорошо и радостно, потому что сегодня особенный день.

— Чем он особенный?

— Мама отведет меня в секцию, где я научусь самым разным трюкам. Она говорит, что я очень талантливая и гибкая, и однажды стану настоящей принцессой цирка, — по губам Алатеи блуждает теплая улыбка, будто она и правда видит то, о чем рассказывает.

Меня же ее слова заставляют инстинктивно напрячься. Она не в первый раз упоминает о том, что в профессию попала с подачи матери. Обычно дети вспоминают совершенно иные моменты, связанные с самым близким человеком, а тут попахивает программированием неокрепшего сознания. Я знаю об этом больше, чем кто-либо другой. Со мной делали то же самое. С раннего детства готовили к определённой роли, вкладывая в голову конкретные задачи и нормы. Но я отчаянно сопротивлялся, создавая только видимость «правильного» сына. Командная игра не для меня. Именно поэтому я стал огромным разочарованием для своего отца. Именно поэтому Валентин Голденштерн мертв, я ни дня не сожалел о том, что убил его.

— В таком возрасте рано так далеко заглядывать в будущее. Твоя мама объяснила тебе, почему именно цирк?