Небо в алмазах - Alexandrine Younger

— Холмогоров, запомни, — Лиза не замечает, как сдается, выгибаясь, когда он со всей силы прижимает её к себе, доказывая, что творит с ним любовь, — запомни, что я на память не жалуюсь! И хоть я и тебя и люблю, н…

— Это законченное предложение, — сын академика прерывает тираду невесты, — и чтобы ты себе не втемяшила — я люблю тебя ещё больше…

— Несносный, какой же ты несносный, Холмогоров!

— От заразы ленинградской слышу…

Январь, 90-го…

Из забытья выводит назойливый будильник. За окном темно, но нет никакого желания снова закрывать глаза. Хотя, допустим, это и есть панацея от всех бед. Лизе приснится что-то хорошее. Кто-то. Например, мама, но в последний раз она пришла хмурая, будто уставшая, как после дежурства. Строго смотрела на Лизу умными карими глазами, качала головой, не собираясь жалеть. Сама виновата, дочка…

— Только не вздумай плакать, и расслабляться! Помни, что я тебе говорила — мы не имеем права показывать свои слабости!

Павловы не плачут. Так твердил отец, забинтовывая Лизину коленку, предварительно обработанную зелёнкой. Конечность ныла, и Лиза все равно растирала по лицу слезы маленькими кулачками. А потом папка брал её на руки, и боль забывалась. Он дарил Лизе плюшевых зайчиков, из которых можно было бы собрать целую семью! Как мало нужно было для счастья в пять лет, просто жить и быть послушной. Или же просто увидеть старшего брата, ведь с Витей можно смеяться до упаду. И братец всегда знает всё наперед, оперируя сухими фактами, и почему младшая сестра никогда его не слушает? Ни разу…

Да, Павловы не плачут. Просто не умеют, разучились. Они берут свои проблемы в кулак, и душат, как змею Горгону. Принцип работал железно, пока не полетел к чертям собачьим — прямо по курсу к крыльцу дачи Царёвых. Разбился буквально вдребезги, когда Лиза внезапно почувствовала, что оказалась одна. Без Космоса, который почему-то пытался удержать, смотря строгим взглядом, будто имел право запретить дышать или не верить своим глазам.

Воспоминания, лето 89-го…

— Лиза! — и как он ещё стоял на ногах, а не рухнул снопом на пол? И с этим человеком завязана её судьба? Судьба, которая поманила светом, а потом опустила в кромешную темноту. — Я с кем вообще разговариваю?!

— Иди лесом! Не заблудишься! — и этот человек ревновал её, чтобы сам… — Убери руки, Космос! Да пусти ты, — втолкал её в квартиру, будто безвольную куклу. — Кос!

— Ты хоть раз за этот долбанный месяц, меня послушай! Не ходи за советами к дружкам, не звони никому, а… — Холмогоров заметно протрезвел, особенно когда в очередной раз забыл, что Лизе не слишком хочется быть тряпичной игрушкой на веревочках. — Нахер… Бля, на хер-то меня вообще слушать, да? Чего тебе сказал твой хороший друг Слава?

— О том, какой же ты кретин и ушлёпок! — пускай бедный Громов был готов просить помощи у отца, чтобы понять, почему на Белова повесили убийство. — Пляши! От обузы избавляешься! Козы ждут…

— Вот и пиздит твой прокурор хренов! — Космос смеется, и эти звуки убивают последние надежды, что все между ними не кончено. Но сейчас он даже не представляет, что завтра утром не найдет понимания у Лизы. Она же просто не может его бросить! — Поверила, что ли? Говори!

— Не волнуйся! — и теперь Павлова не узнает того, кто дал ей ощутить — что же такое любовь, и пытается лишь защититься от нападок, как маленький волчонок. — На измене стоишь? Доказывай! Меня любишь?

— Какого же лешего ты понять меня не можешь? — Космос взревел, как вспыхнувший Везувий. Он был пьян, но оставался верен себе в своей правде.

— Не нужна я тебе! Зубы показала, а на хера тебе такой геморрой?

— Шагу теперь из дома без меня не ступишь!

— Это — мой дом! — и она впервые так рьяно отстаивает свое мнение перед ним. — И отцу не вздумай с такой мордой показаться! И ключи от дачи отдать не забудь!

— Заботливая дочка! А меня не жалко, нет? Какого хрена я тут распинаюсь?