Сладкий вкус любви - Кейт Кентербери

— Я не знаю, как это сделать. Не знаю, как доверять кому-то до конца, и как поставить себя в положение, когда меня могут бросить снова и снова.

— Шей…

— Но думаю, что все равно хочу это сделать, — сказала я. — Думаю, что я должна это сделать, даже если это пугает меня. Даже если думаю, что все может развалиться или что ты можешь передумать, я хочу остаться здесь и хочу любить тебя.

— Клянусь тебе, я не передумаю. Я не отпущу тебя. Не смогу. Не после всех этих лет.

Прямо здесь, с козами, обнюхивающими мою руку, и бурей вокруг нас, все изменилось для меня. Это было очень похоже на то, как если бы я была в свадебном платье и у меня снова выдернули ковер из-под ног. Весь мой мир перевернулся с ног на голову. И так же, как тогда я поняла, что вся моя привязанность и любовь к бывшему жениху исчезла, теперь я знала, что Ной любит меня. Он любил меня, и не было никакого способа заставить это исчезнуть. Такую любовь нельзя было загнать в угол, ее нельзя было придумать. Она была настоящей, и дело было не в спасении друг друга.

Но сначала мне нужно было отругать мужа за то, что чуть не раскроил себе голову.

— Что ты там стоишь? Нам нужно осмотреть порез и, пожалуйста, объясни, что случилось с твоей рукой.

Ной подошел ко мне.

— Думаю, что сломал ее, когда перевернулся на квадрацикле.

— Перевернулся? О чем, черт возьми, ты думал, выезжая на нем сюда в темноте, в грозу? Разве у вас нет правил на этот счет? Разве не знаешь, что так нельзя?

— Да, знаю. — Он схватил в кулак мое пальто и притянул меня ближе. — А почему бы тебе не рассказать мне, какого черта ты сделала то же самое, жена?

— Сейчас была моя очередь спасать тебя, муж.

Он прижался своими губами к моим, и я поняла. Это было всё доказательство, в котором я нуждалась.

После того, как Боунс заверил нас, что он может остаться с Дженни еще немного, а она убедила нас, что попыток побега не будет, мы отправились в местный травмпункт. Ной ворчал всю дорогу. Он настаивал, что на лоб не нужно накладывать швы, что у него нет времени разбираться со сломанной рукой, и поэтому, скорее всего, она не сломана. Может быть, растяжение или сильный ушиб. Ничего, что могло бы потребовать наложения гипса. Он так далеко зашел, что объяснил это медсестре, которая хмыкнула и направила нас в ближайший смотровой кабинет, бормоча при этом: «Ох уж эти фермеры!».

Когда мы остались одни, Ной хмурился и ворчал обо всем на свете, пока я не встала с металлического стула и не устроилась рядом с ним на каталке.

— Теперь это имеет смысл, — сказала я.

— Что «это»?

— Все те разы, когда ты говорил, что мы влюблены со школы.

— Так и было. — Ной пожал плечами и тут же поморщился. — Ты просто не знала об этом.

— Почему ты не сказал мне раньше? — спросила я.

Он смахнул немного засохшей грязи со своего запястья.

— «Раньше» — когда ты вернулась, или «раньше» — в старшей школе?

— Давай начнем со школы, а потом разберем нашу недавнюю историю.

Ной уставился на медицинские инструменты на столе.

— Ты помнишь меня в школе? Я был застенчивым, неловким и боролся с кучей проблем. Я был трагически не крут, а ты была идеальна.

— Я не была идеальной. Ты лучше всех это знаешь. Если те записки что-то и доказывают, так это то, что я была далеко не идеальна.

— Ты была идеальной, — сказал он. — Черт, Шей, ты приехала сюда из Швейцарии. Ты хоть представляешь, как это звучит для детей из этого города? Ты жила в Лондоне и Нью-Йорке. Я не мог с этим соперничать. И не мог конкурировать со всеми остальными. Популярная толпа, спортсмены, богатые дети. Все хотели тебя.

— Мне не нужно было, чтобы ты конкурировал. Я лишь хотела, чтобы ты был моим другом.

— Я был поражен тому, что ты выбрала меня, — сказал он.

— И записки. — Я опустила ладонь на центр его груди. — Все эти записки. Не могу поверить, что ты их сохранил. Они были у тебя все это время.