Тот самый парень - Ким Джонс

Со скучающим видом она затягивается вейпом. Она даже не вейпит. Она делает это просто потому, что у него вкус черники, и она утверждает, что это помогает обуздать ее аппетит. Она также утверждает, что ей нужно сбросить пятнадцать фунтов. Что просто смешно.

— Какая же я ли… ли… я даже не могу этого произнести. — Скрещиваю руки на груди и отворачиваюсь от нее.

Она раздраженно выдыхает — чересчур драматично, если хотите знать мое мнение, — и перекидывает свои длинные черные волосы через плечо.

— Ты злишься на него за то, что он назвал то, что у вас было, несерьезными отношениями, но сама ни разу не сказала ему, что хочешь большего. Ты злишься, потому что он не сказал тебе, что любит тебя. Даже, несмотря на то, что сама ему этого не говорила. И ты злишься, что он не примчался за тобой. И все же именно ты ушла, даже не попрощавшись.

Я знаю все это. Это правда. И это я тоже знаю. Но это не значит, что я хочу ее слышать.

— Ну, и прекрасно. — Я хватаю ключи и телефон и протискиваюсь мимо нее.

— Так ты возвращаешься?

— Нет. — Спускаюсь по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, пока не добираюсь до гаража.

— Тогда куда ты?

Я поднимаю глаза и вижу, что она прислонилась к двери моей квартиры. Еле сдерживает улыбку. Что укрепляет мое решение сделать то, что я должна была сделать, как только вернулась домой.

— Иду искать нового лучшего друга.

* * *

Бросаю взгляд на пустую упаковку голландского шоколадного мороженого «Блю Белл», стоящую на кофейном столике, и чувствую, как на глаза наворачиваются слезы.

Я съела своего нового лучшего друга.

После покупки мороженого, я пришла в мамин дом, который находится буквально у меня во дворе, так как я живу в квартире над ее мастерской на заднем дворе. Я планировала дуться и шмыгать носом, пока она не спросит, что случилось. Потом собиралась рассказать ей все, пока она обнимала бы меня и гладила по волосам. Она бы сказала все правильные вещи. Мы бы посмотрели девчачий фильм. И мое пропитанное слезами мороженое стало бы результатом чьего-то другого разбитого сердца, а не моего собственного, потому что моя милая мамочка заверила бы меня, что Джейк действительно придет.

Проблема в том, что ее не оказалось дома. Так что я была вынуждена есть мороженое, пропитанное своими слезами, пролитыми над собственным разбитым сердцем, в полном одиночестве.

Боже, я такая жалкая.

А что делают жалкие люди? Они надевают свою лучшую безразмерную одежду — футболку размера 100XL и поношенные эластичные брюки — объедаются нездоровой пищей и в полном одиночестве смотрят «Красотку», свернувшись калачиком на мамином диване и жалея себя.

90 минут спустя

— …«Она спасла его»…

— Ой, катись к черту, Вивиан. Никто не говорит такого дерьма.

Я бросаю луковое колечко в телевизор. А когда от этого мне не становится легче, швыряю весь пакет.

— Ого, дитя. Что тебе сделал мой телевизор?

Отрываю голову от усеянной крошками подушки, и вижу маму, улыбающуюся мне сверху вниз. Весь гнев и зависть, которые я накопила по отношению к Вивиан и ее способности заставить Эдварда прийти за ней, исчезают, когда меня охватывает глубокая печаль. Слезы заливают глаза, из груди вырывается сдавленное рыдание, пока я пытаюсь высвободиться из-под одеяла и броситься в материнские объятия.

— Что тебя так расстроило, милая девочка?

При звуке ее голоса плачу еще сильнее. Он сдержанный. И все же. Успокаивающий и мягкий, но достаточно сильный, чтобы проникнуть в мои суматошные мысли. От мамы пахнет печеньем, яблоками и всеми прочими чудесами.

Она пахнет мамой.

— Джейк не хочет ничего серьезного, а я хочу большего, и я сбежала, думая, что он придет за мной, но он не пришел.

Клянусь, я слышу ее смешок, но когда отстраняюсь, вижу на ее лице лишь сочувствие.

— Ты рассказала ему о своих чувствах?

Я просто смотрю на нее.