Тот самый парень - Ким Джонс

— Слишком? Думаю ли я, что слишком — хотеть, чтобы такой парень был твоей второй половинкой? — Краем глаза вижу, как она качает головой. — Нет. Ни капельки.

— Кажется, я собираюсь сказать ему, что люблю его.

— Если этого не сделаешь ты. То сделаю я.

Я хмурюсь и поворачиваюсь к ней.

— Зачем тебе говорить ему, что я люблю его? Это… это личное.

Она закатывает глаза.

— Да не собираюсь я ему говорить, что ты любишь его, глупая. Я скажу ему, что сама его люблю.

Не уверена, шутит она или нет. Не могу прочитать ее мысли. На всякий случай начинаю планировать свою месть — ну, знаете… вдруг, она говорит серьезно. И в первую очередь, я должна узнать одну вещь. Поэтому самым беззаботным тоном, на который способна, спрашиваю:

— По шкале от одного до десяти, насколько сложно в Топике найти свежую кучу собачьего дерьма?

Глава 24

Я наблюдала так долго, как только могла, как Джейк обнимал стариков, гладил собак и целовал младенцев, пока меня не поглотил страх, что мои яичники взорвутся. Поэтому я вышла на улицу. Именно там, на заднем дворе склада, я обнаружила группу работников, увлеченно игравших в покер.

Не в силах удержаться, я присоединилась к ним.

И благодаря моим навыкам и умению блефовать как профессионал, я одна из двух «выживших».

— Ставлю твой… — я беру часы своего противника и подношу их к свету. — …«Timex» и добавляю к ним один сапог от Louis Vuitton.

Отодвинув свое сиденье — пятигаллонное ведро — от стола, снимаю сапог и бросаю его в кучу со ставками.

Джаспер, парень лет двадцати с небольшим, который работает в «Кэнтон Индастриз» с пятнадцати лет, затягивается сигаретой, отбрасывает ее щелчком пальцев, а затем бросает на меня недоверчивый взгляд.

— Какого хрена мне делать с одним сапогом?

— Продай его пирату. Не знаю. И мне плевать. Но он стоит намного больше, чем то дерьмовое дерьмо, которое ты откладываешь в унитаз.

Все вокруг нас ржут. Похоже, Джаспер — один из тех, кто любит выигрывать, но не может смириться с проигрышем. И в лице меня он встретил достойного противника — около двадцати раздач назад.

— Как, мать его, это вообще называется? — Он поднимает сапог и осматривает его. — Сколько стоит эта хреновина?

Здесь есть только пара женщин. Ни одна из них, как и я, не имеет ни малейшего понятия. Но они, как и я, знают достаточно, чтобы понимать, что сапоги дорогие. Они спорят по этому поводу, пока я пытаюсь решить, какие вещи Джаспера могут быть эквивалентны одному сапогу.

— Твоя шляпа.

Джаспер напрягается.

— Что ты сказала?

— Твоя шляпа. — Я указываю пальцем на шляпу, которую он продолжает крутить на голове. Она старая и изношенная. Уверена, она не представляет большой ценности ни для кого, кроме него. — Ставь свою шляпу, если хочешь отыграться.

Он качает головой.

— Нет. Это моя счастливая шляпа.

— Да? И как она тебе помогла?

Я указываю на свою кучку с выигранными вещами, включающую деньги, несколько брелоков, пару ножей, тонну ручек, резиновый мяч, коробку с резинками и резинового цыпленка — большая часть которых принадлежала ему.

— Ставь шляпу или сдавайся.

Он прищуривается, глядя на меня.

— Ставь второй сапог, и я подумаю об этом.

— Этот сапог стоит кучу денег.

— Нет. Пара сапог стоит кучу денег. Один сапог ни хрена не стоит. — Он указывает на свою шляпу. — А эта шляпа? Она бесценна.

Я медленно киваю.

— Вполне справедливо. — Я снимаю второй сапог и бросаю его на стол. — Ну, вот мои пятьсот долларов.

— Эм, я только что погуглила их, — говорит одна из женщин. — Скорее, две тысячи.

Все начинают бормотать, что ставка неравноценная. Этот Джаспер — кусок дерьма, раз пытается поставить старую шляпу против пары дизайнерских сапог.

Полагаю, можно с уверенностью сказать, что я — любимица публики.