(Не)идеальная девочка - Настя Мирная

— Меня потом на скорой не увезут? — хохочу, когда Настя начинает лупить кулаками по груди и рёбрам в притворном гневе.

Кайфую. Тащусь. Прусь и наслаждаюсь. А потом хватаю за запястья и, дёргая на себя, впиваюсь в сладкий рот моей идеальной девочки.

Глава 24

Лучшая ночь в моей жизни. Первая, но не последняя из них

Из ванны выхожу уже относительно трезвомыслящим человеком. После ледяного душа и дрочки в голове более-менее ясно.

Блядь, я уже о горячей воде мечтаю не меньше, чем о теле моей малышки.

С кухни доносится какой-то грохот. Мгновенно напрягаюсь. Размашистыми шагами направляюсь на шум и зависаю. Изо всех сил стараюсь не заржать, когда вижу, как Настя в моих шортах, которые я ей всучил, прежде чем уйти в душ, затянутых в три оборота вокруг её талии, активно гремит мисками, что-то там замешивая. Запах вроде и ничего, но всё же стрёмно. Сама же сказала, что готовить не умеет.

Не знаю, чего она там наварганила из макарон, помидоров, майонеза и плесневелого сыра, но и желанием узнать не особо горю. Надо было самому готовкой заняться. Или вырубать гордыню и заказывать пиццу.

— Блин, фигня какая-то получается. — рычит Миронова, глядя на содержимое многострадальной миски, которую она упрямо долбит венчиком.

Не выдерживаю и начинаю ржать, смотря на её расстроенный профиль. Девушка поворачивается в мою сторону и роняет тару вместе с её содержимым прямо на пальцы левой ноги.

— Твою мать! — визжит, падая задницей на пол и сжимая ушибленное место.

Подлетаю и приземляюсь рядом, накрывая её руки своими. Замечаю слёзы в её глазах.

Пиздец, не переношу, когда она плачет. Кто угодно, только не моя любимая.

Прижимаю к себе рукой, второй осторожно поглаживая стопу.

— Очень больно? — сиплю, прижимаясь губами к щеке.

— Нет, блин, прикольно! Да! Больно! — бурчит, и я чувствую горячие слёзы на своей шее.

Отстраняюсь и заглядываю в лицо. На щеках влажные дорожки, но Настя упрямо закусывает губы, не издавая ни звука. Ловлю каждую каплю губами, не позволяя упасть ни одной из них. Быстрыми поцелуями покрываю всё, куда удаётся дотянуться. Лоб, скулы, щёки, подбородок, нос, закрытые веки, сжатые губы, шею.

— Всё будет хорошо, маленькая. Скоро всё пройдёт. Успокойся, малыш. Ну же, перестань плакать. Пожалуйста, родная, не могу слёзы твои видеть. — выдаю больше необходимого, но мне уже похуй.

Любовь к моей девочке топит меня изнутри, вызывая ощутимую дрожь под кожей.

— А ты не пробовал одеваться, Северов, а не в полотенце по квартире расхаживать?! — рычит, кусая меня за шею.

Может это и пиздец, но я даже не понимаю, что чувствую сейчас. Конкретное облегчение, что её боль прошла и Миронова больше не плачет. Желание рассмеяться от её замечания и осознания, что причиной падения злосчастной миски стал мой внешний вид. Или дикая необузданная похоть, когда зубы сменяются губами и языком, а укус лёгким посасыванием.

— Блядь, малыш, если ты сейчас же не перестанешь этого делать, то девственницей отсюда не выберешься. — хрипло рычу, с силой вдавливая её в своё всё ещё мокрое после душа тело.

Миронова замирает, но рот от шеи не убирает. Тяжёлый горячий выдох. Мурахи по коже. Натужный вдох. Мандраж в конечностях. Тихий шёпот. Взрыв за рёбрами.

— Сама не понимаю, что делаю. Я себе не доверяю, Тём. Тело живёт своей жизнью. Разум ему не хозяин. Мне даже страшно от того, что я говорю и делаю, когда ты рядом. Наверное, я совсем с ума сошла. Не контролирую себя. Стараюсь, но не получается. Если я что-то не так делаю, ты только скажи, и я больше не стану.