Каждый его поцелуй - Лаура Гурк (2004)

Когда погода позволяла, они устраивались ночью на траве, разговаривали, иногда занимались любовью. Когда шёл дождь, они оставались в коттедже, ложились на матрас у открытого окна и прислушивались к шелесту дождя. Дилану нравился звук, потому что успокаивал так же хорошо, как голос Грейс и шум моря.

Иногда он спал, иногда нет. В те дни, когда у Грейс были месячные и она хорошо себя чувствовала, Дилан просто обнимал её всю ночь напролёт. Ей нравилось это в нём. Если она испытывала боль и хотела побыть одна, он не препятствовал её желанию. Иногда, когда ему не спалось, он совершал долгие прогулки в одиночестве по холмам или вдоль моря. Грейс не знала, что Дилан делал и куда уходил, но он всегда возвращался к ней и ложился рядом. Постепенно Грейс начала забывать, что такое одиночество.

Погожие июньские деньки незаметно пролетели и уступили место знойным июльским. Дилан писал симфонию каждое утро, пока Изабель учила уроки. По большей части он сражался за каждую ноту. Иногда вдохновение посещало его внезапно, стоило Грейс пройти мимо, или Изабель засмеяться, или морю взбунтоваться, и на ум сразу приходила мелодия. Такие моменты были драгоценными и редкими, и, когда случались, приносили неописуемое удовлетворение. Потихоньку он продвигался к четвертой и заключительной части симфонии.

Обычно Дилан с лёгкостью дописывал концовку своих произведений, но не в этот раз. Ему никак не удавалось правильно довести симфонию до логического завершения. Она олицетворяла переломный момент, который знаменовал начало нового и важного этапа в его жизни. Дилан хотел, чтобы финал идеально вписался, но, возможно, он просто старался слишком усердно.

Теперь Дилан знал, что, когда его посещало такое настроение, когда он становился раздражённым от того, что потратил часы впустую, значит, пришло время сделать паузу и передохнуть. Он решил отправиться на поиски двух своих лучших источников вдохновения.

Сегодня, когда он поднялся в детскую, то увидел, что Грейс учит Изабель танцевать вальс под негромкие звуки музыкальной шкатулки, стоящей на письменном столе дочери. Не желая мешать, он остановился в дверях и стал наблюдать.

Грейс случайно подняла взгляд, когда вела Изабель через зал, и заметила Дилана. Он приложил палец к губам. Она продолжила урок, пока он наблюдал незаметно для дочери.

Грейс слегка склонила белокурую голову над тёмными кудрями Изабель и плавно отсчитывала ритм. Её голос был таким же мелодичным, как вальс Вебера, под который они танцевали. Или скорее пытались танцевать, поправил он себя, когда дочь споткнулась.

Изабель понимала вальс с музыкальной точки зрения, но одно дело – сочинять его, и совсем другое – танцевать. И сейчас она выясняла это на собственном опыте. Грейс терпеливо пыталась вести её в такт мелодичной музыки, но Изабель была напряжена, двигалась неуклюже, и никак не могла расслабиться.

Многие удивились бы, узнав, что человек с огромными способностями к сочинительству музыки гораздо менее искусен в танцах, но Дилан сразу всё понял. Изабель расстраивало, что ведёт не она.

– Мне так не нравится, – сказала Изабель и подтвердила его догадки, спросив: – Почему я не могу вести в этот раз?

– Девушкам нельзя вести, – ответила Грейс.

– Но вы сейчас ведёте, миссис Шеваль, а вы девушка. И вообще, кто придумал это глупое правило?

Улыбнувшись, Дилан, прижал кулак к губам. Его маленькая дочь такая независимая и решительная. И к тому же упорная. Она вечно подвергала сомнению весь мир, как и он сам, боролась с условностями и ограничениями и обладала той же противоречивой натурой, что и он. Дилан не мог понять причины такого своего поведения, не говоря уже об Изабель. Он тоже постоянно драматизировал, чтобы подпитывать свой творческий источник, его тоже одолевала неуёмная, неиссякающая энергия. Дилан всегда боролся с миром, возможно, потому в противном случае жизнь стала бы слишком скучной.