Каждый его поцелуй - Лаура Гурк (2004)

Грейс села и посмотрела ему в лицо, мысленно возвращаясь к его странному поведению, которое в то время не имело смысла. Дилан зажимал уши руками. У него часто болела голова. Однажды он сказал, что ему не нравится тишина в деревне. Она попыталась представить, каково жить с постоянным шумом в голове и не смогла. Как, должно быть, невыносимо лежать в постели, пытаясь заснуть, пока в ушах раздаётся постоянный звон. Настоящая пытка.

– Причиной моего недуга стало падение с лошади в Гайд-парке пять с половиной лет назад. Я разогнался гораздо быстрее, чем следовало, упал и ударился головой о камень. Левое ухо кровоточило два дня. А потом начался гул. Боже, как же я его возненавидел. И всё ещё ненавижу. Я и сейчас его слышу.

Грейс крепче сжала его руку.

– Так вот почему ты хотел покончить с собой?

– Да. Шум в голове сводил меня с ума. Я перестал слышать музыку. Вот почему я не мог сочинять.

– Но это случилось пять лет назад. С тех пор ты опубликовал несколько выдающихся произведений.

– Нет.

– Как ты можешь так говорить? А опера "Вальмон"? Четырнадцатый фортепианный концерт? "Фантазия, вдохновлённая восходом солнца"? Как же это всё?

– Грейс, разве ты не догадалась? Это всё старые произведения, некоторые из них я сочинил ещё в юности. Я время от времени что-нибудь публикую, чтобы никто не узнал правду. Я написал "Фантазию, вдохновлённую восходом солнца", когда мне было четырнадцать. Концерт я написал, когда мне было двадцать, просто не дал название. Я закончил "Вальмона" всего за день до несчастного случая. – Он прижал ладони к глазам и издал короткий смешок. – Все эти произведения я никогда не считал достойными публикации.

– Не считал достойными? Дилан, они прекрасны. – Сердце Грейс обливалось кровью. Каких трудов, должно быть, стоило Дилану проживать каждый день. – Возможно, для тебя они ничего не значат, но есть же и другие люди. Твои произведения предназначены радовать нас, простых смертных. Некоторые считают, что "Вальмон" – твоя лучшая опера.

Он отнял руки от лица и откинул её волосы.

– Пока я снова тебя не встретил, я не написал ни одного музыкального произведения. Ни одного.

Она вспомнила его слова в ту ночь, когда они впервые встретились: "Я никогда больше не буду писать музыку".

Этьен постоянно говорил, что никогда больше не будет рисовать, а через несколько дней или недель усердно брался за работу с новыми силами.

В тот вечер в "Палладиуме" Грейс уверенно ответила Дилану, что однажды он снова будет писать музыку. Тогда она его не поняла.

Он сжал в руке её длинные, распущенные волосы.

– А потом появилась ты и дала мне надежду.

– Дилан, я здесь ни при чём. – Она склонилась над ним и коснулась рукой его щеки. – Это всё ты. Ты не представляешь, насколько ты силён духом!

– Силён? – Он покачал головой. – Ради бога, в ту ночь, когда мы встретились, я пытался покончить с собой. Это самый малодушный и трусливый поступок, который только можно представить.

– У нас всех есть свои слабости, Дилан, но ты доказал, что силён духом. Ты нашёл волю к жизни, когда эта самая жизнь превратилась в ад, и всё, что у тебя осталось – это надежда. – Она сделала паузу, затем добавила: – Мой муж был капризным, подверженным резким, необъяснимым переменам настроения. Он был прекрасным человеком, но позволил слабостям одержать верх, и вскоре они стали диктовать ему условия.

– То же самое можно сказать и обо мне, Грейс.

– Нет. Между вами есть одно большое различие. Я ушла от мужа не потому, что у него были слабости, а потому, что у него не хватило воли с ними бороться. Он потерял надежду. Если бы я осталась, то тоже бы её потеряла, и он бы меня уничтожил. Этьен умер год спустя.