Завтра будет солнце - Лука Бьянкини (2008)

Проснулся я странным образом с ясной головой и под чистой простыней, не помня, как оказался в постели. Осознание ужасов едва миновавшей ночи приносило неожиданное облегчение. Наверное, у меня съезжала крыша, или, проще говоря, последние оставшиеся в живых нейроны решили устроить напоследок конкурс бальных танцев в моем мозгу.

Маризела услышала, как я прошаркал по комнате, открыл жалюзи и вывалился на террасу. Она робко выглянула из гостиной и спросила, не подать ли синьору завтрак на террасу. Тысячу лет она не задавала мне подобных вопросов, бедняжка, она, видать, до сих пор чувствовала вину за свою столь нежную любовь к сестре.

— Спасибо, Маризела, только знаешь, я все равно маме ничего бы не сказал. Даже если ты мне приготовишь завтрак как обычно, в столовой, о’кей?

— Вы так добры, синьор инженер. Мне жаль, что у вас сейчас не самый счастливый период.

— С чего ты взяла?

— Потому что вчера вы ни капельки не рассердились… А еще я заметила дверь в вашей комнате…

— Дверь?

— Когда вы счастливы, вы дверь не закрываете, вам совершенно неважно, видим ли мы вас или нет. А в последнее время вы всегда запираетесь.

— Что же мне сделать, чтобы вновь забыть про свою дверь?

— Влюбиться. А еще лучше — сменить обстановку. Вы знаете, что я делаю, если мы поругаемся с Хулио?

— Что?

— Я иду в супермаркет. Беру тележку и хожу, хожу по залу, даже если мне и покупать ничего не надо. Ну, я смотрю на цены, на скидки, так, чтобы в следующий раз синьора осталась довольна, если нам удастся немного сэкономить. Там я могу встретиться и поболтать с другими горничными. Когда я возвращаюсь домой, Хулио думает, что я болталась бог знает где… Давайте я приготовлю вам что-нибудь вкусное. Хотите пирожки с кленовым сиропом?

— Чудесно.

Может, день был солнечный. Может, страх перед иглами прошел. Однако в этот первый день сентября у меня было весеннее настроение. Мог ли я вообразить, что такая женщина, как Маризела окажется настолько внимательной, я ведь ни одного вопроса ей не задал, а она честно и с подобающей скромностью исполняла свою роль крепостной прислуги. Как она смогла определить, что, когда я не в духе, то запираю дверь в своей комнате? Умница Маризела.

Должно быть, она тоже провела непростую ночь, ведь я запросто мог вышвырнуть на улицу и ее саму, и ее мужа, и всех этих мексиканских родственников, которым мы каждый год отправляли ненужные нам футболки.

Я ел самые вкусные пирожки в своей жизни и пытался сконцентрироваться только на еде да на ветре, который обдувал мое тело и мой «горшок». Блин, я ведь живой. Это здорово.

Я вернулся в комнату и внимательно оглядел ее. Это была комната семнадцатилетнего подростка, вся в комиксах и Play Station, стены оклеены какими-то постерами, вырезками, картинками, фотками красоток из «Макса». Однако рядом висел еще и мой диплом о высшем техническом образовании, а также как бы Караваджо с ксерокопией дедовского завещания. Я перечитал ту его часть, в которой дедушка упомянул меня, и особенно ту, глубоко взволновавшую меня фразу «И еще мне хотелось бы, чтобы ты не потерял свою истинную любовь».

Я подумал, что ничего так просто не происходит, и в эту безумную ночь на грани помешательства, когда даже мой папаша, кусок дерьма, оставил меня спокойно умирать, мне пришли явные знаки надежды, и от кого же? От кого я и не ожидал — от мексиканской женщины, которую я принимал за слабоумную, и от старика, ушедшего в мир иной несколько недель назад.