Нельзя - Лаура Тонян

Моя мать — как же меня бесила эта женщина! — забыла, по всей видимости, что еще совсем недавно она и не знала о роскошной жизни в особняке с полдесятка прислуг, которые прибегают по первому зову, поскольку получают приличное жалование. Моя циничная и эгоистичная мать просто забыла о том, как нам было тяжело. Она забыла о том, что такое не доедать и не досыпать, быть «вторым сортом» для тех, кто богаче, у кого полно власти. Моя мать вычеркнула из своей крошечной памяти, что такое быть обычным человеком. Я ненавидела ее, да. В какой-то степени это она виновата в смерти моего отца: он бы не заболел и не умер, если бы не вечные капризы матери. Она всегда была чем-то недовольна. Она хотела избавиться от него. Считала его обузой. Но правда в том, что мой отец — Серджио Орландо Риццо — был лучшим человеком, которого я знала. Он был настоящим и умел радоваться жизни. Он заставлял меня улыбаться, заставлял меня смеяться неудачам в лицо и смотреть страхам в глаза. Папа всегда был на моей стороне, что бы ни случалось. И пока он был со мной, я знала, что не пропаду. А теперь… Теперь мне так его не хватает! Не хватает его заботы, его любви, его отцовской опеки и его крепких искренних объятий.

Я ненавижу свою мать, да, потому что она отобрала у меня папу. Он ее до безумия любил, а она лишь вытирала об него ноги, словно о коврик. Мама прожила нелегкую жизнь, я была тому свидетелем, но сейчас она делала вид, будто росла аристократкой, и слуги в этом доме — лишь роботы, запрограммированные для выполнения ее прихотей.

Мне было стыдно перед Алистером за то, что он изо дня в день был свидетелем маминого поведения. Она ему, наверное, необыкновенно осточертела, но он молчал ради своего отца. Гералд и вправду был самоотверженно влюблен в свою новую жену. Я была бы рада, если бы они покончили с этим дурацким браком, и нас с Алистером больше никто бы не принимал за брата и сестру.

Шеридан-младший смерил глазами маму, положив в рот вилку с наколотым на нее кусочком сыра. Да, мне было ужасно стыдно. Я представляю, о чем он думал. И хоть позавчера вечером Алистер сбежал, разрушив планы около сорока подростков на шикарную ночь, мне было не все равно на него и на его мысли. Он избегал на меня смотреть. И ночевал-то он здесь только потому, что его отец настоял на семейном завтраке. Скорей бы все закончилось!..

Наконец, Гералд заговорил, первым разрезав гнетущую тишину.

— Хорошо, что мы собрались все вместе, — заметил он, ободряюще улыбнувшись единственному сыну.

Он отпил залпом полстакана апельсинового стакана, и одна из горничных в эту же минуту поспешила возместить потерю.

— Расскажи, как твои дела, сынок? — отставив вилку и нож, хозяин дома приготовился слушать.

Однако Алистер не спешил ничего говорить. Он по-прежнему не поднимал глаз ни на кого из присутствующих и молча доедал свой завтрак. Я чувствовала себя растерянной, в чем-то виноватой. Гералд многозначительно прокашлялся, не отводя напряженного взора от сына. Он смотрел исподлобья; его темные брови были вскинуты.

— Алистер? — все еще пытался быть любезным Шеридан-старший.

— О чем ты хочешь знать, папа? — вспыльчиво ответил Алистер, уронив вилку на тарелку и схватив чашку с блюдца.

Белоснежная скатерть покрылась несколькими свежими каплями крепкого эспрессо. Когда Франческа подалась вперед, чтобы приложить к пятнам салфетку, Гералд жестом руки остановил ее, а затем вновь посмотрел на своего взрослого ребенка. Ребенка, который больше в нем не нуждался и не спрашивал его советов. Наверное, именно это злило и выводило из себя Шеридана-старшего.

— Я хочу знать, все ли в порядке… — начал он, но Алистер быстро его перебил: