Дочь реки - Елена Счастная (2020)

Скоро совсем уж невмоготу стало сидеть под присмотром Рарога. Как будто силился он что-то в Грозе рассмотреть того, что другим знать не надо вовсе. Она, едва закончив вечерю, встала, прихватив котелок: воды набрать, чтобы нагреть слегка да посуду сполоснуть — и пошла вдоль берега чуть в сторону от становища. Как будто вода там была другая. Глупо, конечно, но хоть пару мгновений одной побыть.

Гроза прошла вдоль полосы речного берега, глядя как покачиваются на волнах струги, большие, на полтора десятка пар весел. В таких и по рекам ходить удобно, и в море выйти не заробеешь. Она слушала, как гомонят парни чуть в стороне, тихо хмыкая и почти умолкая, когда чей-то рассказ подбирается к самому любопытному месту. Наверное, у разбойников речных, много разных баек: они не раз за то время, что Волань не покрыта льдом, успевают пересечь княжество от края до края да и в соседних побывать. И кажется, вроде: люди пошиба низкого, без совести перед Богами и людьми, без стыда за собственные деяния, а смотришь на них — и притягивает будто что-то. Вольность во взглядах, улыбках и даже движениях. Да и не походят они на головорезов, которые любого не пощадят. И на тех не походят, кто в пути постоянно, а потому или одежи со знаками не своего рода-племени, а абы какой, или говора непойми с каких краев. А как будто люди они здешние, и семьи у них даже есть где-то. Говорят не грубее иных кметей в дружине княжеской, и одежа справная, как будто того, откуда они в ватаге Рарога этого появились, вовсе скрывать не хотят.

— Чего грустишь, Лисица? — голос чуть хриплый, поддевающий словно заусенец какой в душе, что-то глубинное, догнал Грозу в спину.

Она остановилась у границы воды: так, что та почти ступней, обутых в справные черевики, касалась. Волшбу эту Гроза давно заприметила: как близко бы к воде живой текучей ни подходила, а никогда ног не удавалось замочить, коли нарочно по колено не влезть. Вот так подкатит волна к носкам самым сапожек, лизнет почти — и отхлынет. Ступню ближе подвинешь, на мокрый песок, который уж точно она должна обласкать — а нет, водица снова подбегает, но останавливается на какой-то вершок. И так долго баловаться можно.

— Чего бы мне не грустить? — фыркнула Гроза, помолчав. — Невесело день-то окончился.

Уже почувствовала она, как подошел к ней Рарог близко-близко. Встал за плечом и наблюдает, не поторапливая, но и не уходя.

— Тебе печалиться нужды нет, — возразил ватажник. — Это десятнику вашему впору за волосы хвататься. Хоть людей почти всех ваших сберегли. И княженке всплакнуть бы в самый раз: нога-то у нее припухла.

— А ты и заметить успел? — не удержалась все же. Повернулась.

И тут же орехово-карие глаза, сейчас не такие темные, как в тот миг, когда Рарог одного за другим русинов своими стрелами разил — вцепились в нее, ощупали будто. И отсветы дальнего костра резко очертили чуть худощавое лицо ватажника. По губам парня — вблизи совсем молодого — скользнула улыбка, как будто он в этот самый миг какую шалость задумал.

И зачем посмотрела?

— Я ж человек какой… — вздохнул он. — Коли где немного ножку женскую оголяют

— я не могу такого упустить. Все запримечу.

— Вот бы Уннару, сыну Ярдара Медного о том рассказать, — усмехнулась одним уголком рта Гроза. — Он бы тебе все глазелки отшиб надолго. Если не навсегда.

Ватажник только головой покачал, но его лицо на миг все ж помрачнело. Да вряд ли от страха. Говаривали, люди Рарога, они хоть и сами находники лютые порой, а своих земель никому не отдадут. Будь то русины, что на своих драккарах по рекам спускаются, где глубина позволяет — чтобы грабить. Будь еще какие лихие чужаки. Потому упоминание главы рода с ближнего варяжского острова вряд ли было Рарогу приятно.