Стали подъезжать автомобили. Уок не спешил выходить — наблюдал. Люди в основном пожилые, идут к церквушке нетвердо, прихрамывают. А лица привыкли к морозу, вон как разрумянились…

Он уселся в заднем ряду, в уголке. Орган исполнял нечто умиротворяющее.

Гроб стоял у алтаря.

Уок поднялся вслед за всеми.

Повернул голову и увидел Робина. Его вела за руку неизвестная женщина. Робин очень изменился, как-то сразу повзрослел, заново обобранный вторым нажатием на спусковой крючок.

За братом шла Дачесс. Простое темное платье, прямой, жесткий, вызывающий взгляд. Соседи Хэла выжимали сочувственные улыбки, Дачесс и не пыталась улыбнутся в ответ. Ее детство кончилось.

Она заметила Уока, и на миг ему показалось — Дачесс хочет остановиться рядом с ним. Но нет, прошла мимо.

Уселась впереди, к Уоку спиной. Мелькнул и скрылся меж светлых прядей знакомый бантик.

Рядом с Дачесс сидел тощенький парнишка в очках; когда священник начал церемонию, а Робин заплакал, парнишка обнял Дачесс. Она к нему и не обернулась — просто повела плечами, стряхивая руку.

После отпевания Уок поехал на ранчо Рэдли.

Для соседей были приготовлены сэндвичи и кексы. Женщина, хлопотавшая у поминального стола, назвала Уоку свое имя — Долли — и вручила чашку кофе.

Робин от этой Долли просто не отходил. Казалось, в истории еще не бывало ребенка несчастнее, чем он. Когда Долли протянула ему пончик, он произнес «спасибо, нет» и точно так же ответил на ее вопрос, не хочет ли он напоследок взглянуть на свою спальню.

Уок незаметно вышел во двор. Маленькие следы вели к амбару, и Уок направился туда же. Снег похрустывал под его ботинками.

Дачесс в стойле, спиной к двери — мягкий лошадиный нос в ковшике ладошки, другая ладошка гладит тугую шею, кобылка нагнула голову, чтобы Дачесс могла дотянуться, поцеловать ее между глаз.

— Долг отдал — уезжай, — не оборачиваясь, бросила Дачесс. — Незачем задерживаться. И так все на часы косятся. Сдались они Хэлу, эти соседи! Отдельных он и на порог не пустил бы.

Уок встал в дверном проеме.

— Прими мои соболезнования.

Дачесс вскинула руку: дескать, принимаю. А может — проваливай ко всем чертям. Уок не знал, как прочесть ее жест; чувствовал лишь, что как ни прочти — разница невелика.

— Тебя там один пацан обыскался, Дачесс.

— Томас Ноубл. Он просто не знает, какая я на самом деле.

— Очень важно иметь друга.

— Томас — обычный. Из нормальной полной семьи. Учится хорошо. В Мёртл-Бич у них вилла, каждое лето они там по шесть недель проводят. Мы с ним дышим разным воздухом.

— Как ты питаешься? Не голодаешь?

— Кто бы спрашивал… На себя посмотри, Уок. Куда делись жировые отложения?

Дачесс не накинула пальто, в одном платье стояла, но явно не зябла.

— Что это за женщина — которая была в церкви рядом с Робином?

— Миссис Прайс. Так она велела себя называть — а то еще забудем, что в ее семье нам не место… Притворяться у нее плохо получается.

Уок перехватил ее взгляд, но через мгновение Дачесс отвела глаза.

— Мне очень, очень жаль.

— Вот заладил… Считай, что со мной поквитались. Это надо принять. Судьба отомстила или человек — какая разница?

— В церкви такому не учат.

— Свободная воля — иллюзия. Чем скорее это примешь, тем тебе же легче.

— Что будет с домом и землей?

— Я слышала, Хэл был кругом должен. Имущество пойдет с молотка, выручка покроет долги. Земля Рэдли! — Дачесс усмехнулась. — Мы все тут вроде сторожей.

— Как Робин?

Печаль в ее глазах — столь глубоко, что никто, кроме Уока, и не разглядел бы.

— Робин… он почти перестал говорить. Только «да» и «нет» и еще несколько слов. Нам ищут приемную семью. Пока мы живем у мистера и миссис Прайс. Служим им источником дохода. Ну как же — они ведь нас кормят и спать отправляют в восемь вечера, чтоб глаза им не мозолили.

— А Рождество…