Гнилое яблоко - Литтмегалина (2020)

В первую минуту я не чувствовал свое тело вообще, только мой разум витал над землей туманным облачком. Неспособный подняться, я лежал и думал: неужели кончилось, я хочу, чтобы все это кончилось, кончилось, кончилось, не могу терпеть ни секунды… Но воздух был тих. Вокруг меня больше не ощущалось движения.

Я перевернулся на спину, и тусклый серый свет коснулся моих осторожно приоткрывшихся глаз. Какое успокаивающее прикосновение – как будто к воспаленным векам приложили мокрую вату. Вероятно, Белая Женщина решила, что я сделал для нее достаточно и заслужил чуточки свободы.

Легкий шорох напомнил мне о существовании Отума. Ну, подъем. Валяться здесь все равно как спать в пещере людоеда. Я боялся пошевелиться, но, наконец решившись приподняться, боли не почувствовал. Сел и, хотя остро ощущал опасную близость Отума, прежде внимательно осмотрел себя. Земля под ногтями, опостылевшая рана в правой руке, старые синяки, множество новых царапин, но ни одного ожога. Уже лучше.

Пошатываясь, как пьяный, я встал на ноги и отступил от цепочки камней еще на несколько шагов. Идол в центре круга… Теперь безобидный, он казался бесполезным, дурно выделанным куском желтого металла. Источник… идол был источником охватившего нас наваждения, в котором Отум принял на себя роль бога. Огонь Отума питался страстью фанатиков, окруживших идола ореолом силы.

– Не заставляй меня убивать тебя, Отум, – попросил я за секунду, как он появился среди деревьев. Мой голос был лишен эмоций. Бесцветный и сухой, как полумертвые листья, вздрагивающие над головой.

Взгляд Отума не выражал мирных намерений. Он смотрел на меня злобно, как пес, и, пожалуй, выглядел даже жалко с этой тупой больной яростью в глазах. Его бледная кожа, перечерченная кровавыми полосами, казалась настолько тонкой, что ее легко сорвать совсем, просто подцепив ногтями. Он был изранен, хотя мне досталось явно больше – несправедливый дележ.

Продолжая отступать, я споткнулся о ранее выпавшую из моего кармана цепь и медленно, не спуская взгляда с Отума и даже не моргая, поднял ее. Ну вот, теперь у меня есть шанс восстановить справедливость, но не то чтобы меня интересовала справедливость. Не то чтобы меня вообще интересовало для чего, почему, отчего и зачем. Большая часть души как будто отмерла – ничего на месте потерянных фрагментов, только ожесточенность и холод.

– Я просто хочу завершить этот кошмар, Отум. Любым способом, – сказал я ровным голосом. – И если ты мне мешаешь…

На самом деле, я чувствовал меньшую решимость, чем заявлял. В его руке мелькнул нож, лезвие которого показалось мне белым, как мел, и я метнулся в сторону. Нож вонзился в ствол дерева. Вместо коры сейчас могла быть моя кожа, вместо древесины моя плоть. И я решился. Я замахнулся и ударил приблизившегося Отума цепью. Он вскрикнул, и я одновременно с ним, будто это на моем плече сейчас разорвали ткань металлические звенья, оставляя на коже наливающиеся кровью ссадины.

Секунды назад мне казалось, что я ничего уже не смогу почувствовать, сейчас же взрывом расплескалось обжигающее отчаянье. Я не хотел убивать его, ненавидел сам факт, что мне приходится убивать его, но у меня не было другого выхода, потому что я больше не мог оставаться преследуемым. Я хотел покоя. Я дошел до того истерического нетерпения, какое, должно быть, чувствует лиса, застрявшая в капкане, когда начинает отгрызать себе лапу.

Я ударил Отума снова. В горле мучительно сжалось, но его ответный удар напомнил мне, что я защищаюсь.