Гнилое яблоко - Литтмегалина (2020)

Я выслушал Отума с невозмутимым лицом, хотя внутри меня все замерло, а кончики пальцев поледенели. Мне не нравилось то, что он рассказывал, но мне было приятно, что его голос наконец серьезен, очищен от издевательски-презрительных нот. Я чувствовал странную близость с Отумом, и уже поэтому мне хотелось тянуть момент, сколько возможно. Это Отум поглощал меня, втягивал меня в себя, не сумерки, не горькая тревога за Миико. Даже жадные деревья, оплети они меня своими узловатыми ветвями, не могли бы держать меня крепче, чем Отум.

– Мое сознание периодически уплывает от меня, впадает в поток, уносится с ним, – признался я, раз уж между мной и Отумом протянулся хрупкий временный мостик. – Потом я возвращаюсь в свое тело. Но каждый раз оно как будто бы все меньше мое.

Мы посмотрели друг на друга – короткие острые взгляды, и отвели глаза.

– Я теряю некоторые моменты. Потом понимаю, что я что-то сказал или сделал, но мне самому неизвестно, что, – Отум усмехнулся, пряча растерянность.

Это был максимум его откровенности. Когда пауза затянулась, я спросил:

– Из-за чего началась стрельба?

– Мутная история, – ответил Отум уклончиво. – Красноземельщики…

– Ничего не слышал о них.

– Ничего? – удивился Отум, отодвигая от лица ветку. – Я понимаю, что подобные истории у нас в ил на дне вбивают, но все же… Ты что, даже телевизор не смотришь? Масштабное было дело. До сих пор вспоминают.

– Впервые слышу.

Отум ухмыльнулся.

– Ты из этого мира вообще?

– Ненавижу телевидение, – досадливо бросил я и пропихнул свои холодные пальцы в карманы. – Так что ты хотел показать мне?

– Не буду портить сюрприз, – ответил Отум, и было в его голосе что-то нехорошее.

Я не понял, что именно не так, просто ощутил. Тонкая нить между мной и Отумом лопнула, и я не стал его расспрашивать.

Мое сознание плыло по холодному воздуху, словно медленный плот. Порой деревья, обступающие меня, вытягивались до самого неба, и их стволы казались стеблями неведомых растений, среди которых я брожу, крошечный, как муравей. Все еще эти бесконечные сумерки вокруг, но для меня они обернулись тускло мерцающим сиянием, меняющим, стоит мне моргнуть, цвет с фиолетового на лиловый.

(я бы побежал прочь, прочь, прочь отсюда, и повезло бы не растерять себя по дороге. Зачем я остаюсь?)

(Восторг слияния… растворяться, пока не исчезнешь совсем)

(здесь невозможно исчезнуть)

Отум скрылся из виду, затем окликнул меня, и фиолетовый сумрак разорвался в тающие клочья, когда моих ноздрей коснулась эта вонь – сладковатая вонь крови и смерти, такая густая, что казалось, ей можно наесться – на всю жизнь сразу, никогда потом не заставишь себя проглотить ни крошки. Огоньки побежали по нервам, и я согнулся, чувствуя, как на лице, руках и внутри живота расцветают звезды…

– Все в порядке, – успокаивающе сказал Отум, хотя, конечно, это было не так.

Я распрямился. У меня дрожали руки, когда, стянув с шеи и сжав обеими руками фонарик, я включил его и провел тонким лучом по земле. Ноги в разбитых ботинках, на подошвах густо налипшая грязь.

(брызги разлетающейся земли; точно маленький взрыв)

Я знал этого парня, конечно, знал. Луч скользнул по его ногам, обтянутым черной тканью, и остановился на кармане.

(внутри мятая обертка с остатками растаявшего шоколадного батончика; откуда я знаю об этом?)

Его пальцы спокойно лежали на бедре. Каймы ногтей ярко красные. На запястье красная нитка, повязанная на манер браслета.

(я вдруг осознал, что скребу свои руки, по которым расползается жжение)

Я высветил с полдесятка порезов выше по руке, добавивших новые дыры к рукаву ободранного черного свитера, должно быть, на многих кустах оставившего свои нити. Черные дыры и красные дыры, и красные пачкают собой черные.

– Хватит, – пробормотал я, отводя луч фонарика. – Не хочу на это смотреть.