Гнилое яблоко - Литтмегалина (2020)

Обогнув дом, я встал в проеме между ним и соседним и несколько минут вдыхал тяжелый мокрый запах разрушающейся древесины. Даже голова закружилась. Второй дом не достроили, бросив на половине – ни двери, ни ставен, голые ребра крыши. Когда-то какие-то люди решили устроить здесь свои жилища. Возможно, они даже верили, что для них нет ничего лучше этой спокойной долины. Потом они обнаружили, что здешнее спокойствие вгоняет их в тоску. Каждую ночь им снились страшные сны…

– Около пятидесяти, – объявил Отум, подкрадываясь со спины.

Я не сразу понял, что он о домах. Все мои мысли занимала вода, пропитавшая стены.

(и, когда в их дома сквозь скверно законопаченные крыши просачивался дождь, сны были ярче реальности)

Что-то определенно заставило жителей бросить все и оставить это место. Что?

Я брел, продираясь сквозь лысеющие заросли. Каким же странным все выглядело – размытым и серым. Мой взгляд проваливался за темные доски, будто они были нематериальными, проекцией во влажном воздухе. Остановившись у фасада, я заглянул в грязное окно. Темно внутри, ничего не рассмотреть, даже если прижаться к стеклу носом. Мои ноги сами повели меня к крыльцу. Правая ступня поднялась над переломленной пополам ступенькой и осторожно опустилась на следующую. Из щели приоткрытой двери на меня смотрела темнота, и я протиснулся боком, стараясь не прикасаться к проему.

В доме я замер и только всматривался, ничего не видя, пробуя на вкус облепившую меня плотную затхлость. Глаза медленно привыкали к мраку, и чем четче вырисовывались предметы в комнате, тем отдаленнее от меня ощущался мир снаружи. Осознание опасности пребывания в насквозь прогнившем доме, в любую секунду способном обрушиться, не гнало меня прочь, задавленное любопытством. Все в комнате покрывал толстый слой пыли: пару кресел с деревянными подлокотниками, одно из которых я едва не опрокинул, сослепу налетев на него; кособокий стол; кровать возле стены со смятым комом покрывалом, источающим кислый запах. Я дотронулся до покрывала, проникая сквозь толстый слой пыли. Ткань рассыпалась прямо под пальцами, сама превращаясь в пыль.

(пыль внутри дерева)

(пыль на кресле моей матери)

(все гибнет и превращается в пыль)

(нет, наоборот. Все превращается в пыль и поэтому гибнет)

Я попятился к свету. Доска прогнулась под ногой, и, нервно переступив, я развернулся и вылетел из дома.

– Тупо, – сразу же услышал я голос Отума. – Если пол не рухнет, то потолок обвалится.

В тишине, затопившей прогнившие дома, был рассеян осенний холод. Осторожные пальцы ветра проникали под мою одежду, прикасались к коже. Дрожа от холода, я долго и ничего не выражающе смотрел на Отума, потом спросил:

– Где Миико?

Наши взгляды соприкоснулись только на секунду, и затем мы одновременно сорвались с места. Не разбирая дороги, мы с треском ломали кусты.

– Миико! – позвал я, но мне ответило только молчание. – Миико, – повторил я, приглушив голос, и, пригнувшись, пробежал под корявой веткой. Острый прутик устремился мне в глаз, но я мотнул головой, уворачиваясь от него. Черные стены, ветки с редкими листьями или совсем голые – все сохранилось в моей памяти фотографическим снимком. Я пробежал вдоль стены и двинулся меж деревьев дальше, угадывая путь.

Предчувствие чего-то страшного, навсегда меняющего мою жизнь – или отнимающего у меня что-то, кого-то – наполняло меня, когда я бежал сквозь эти неживые заросли. Время – всего-то несколько секунд – растянулось, будто резиновая лента, протянулось от ветки к ветке, и я чувствовал, как разрываю его на бегу.

Миико вылетел мне навстречу, едва не сбив с ног, и судорожно вцепился в мои плечи. Красная кепка пропала, спиральки волос торчат во все стороны. Я ощутил, как с кончиков его пальцев мне под кожу уходит дрожь. Золотистые глаза Миико были широко раскрыты, кожа белая, как мел, и только на веках краснота.