Много званых - Алексей Иванов (2016)

Матвей Петрович окинул взглядом застолье. Все смотрели на него, но почему-то никто не возражал митрополиту. Матвей Петрович догадался, что все за этим столом тоже полагают его виноватым – ежели не в убийстве, так в том, что выгнал Карпушку и довёл до смерти. Следовало бы разгневаться, но на Матвея Петровича вдруг навалилась бесконечная усталость. Кругом одни холопы. Нищие души. И дело не в его богатстве. Дело в том упоении, которое охватывало его, когда он своей волей передвигал огромные пласты жизни так, как считал нужным, а не так, как того желали владыки народов и государств. За этим столом никому не понять подлинного земного величия, которое только умножается тем, что оно тайное. Такое величие больше, чем могут вместить души этих людей, маленькие, словно кошельки кухарок.

– Ну, поминайте без меня, – с усмешкой сказал Матвей Петрович. – Бог всех рассудит.

Глава 8

Спасти казнокрада

Странно было называть башней этот длинный терем, вбитый, как мост, между крутыми заснеженными склонами Прямского взвоза. Нижний ярус терема был насквозь прорезан двумя арками: одна пошире – для телег, другая поуже – для пеших. С напольной стороны терем подпирали покатые стенки-устои, Сванте Инборг именовал их контрфорсами. Вдоль второго яруса в ровную линию вытянулась дюжина окошек с наличниками. Высокая тесовая кровля, сейчас укрытая снегом, оставалась гладкой, без чердаков-«слухов», потому что Семён Ульянович намеревался строить башню до седьмого яруса: ещё восьмерик, два уменьшающихся четверика, звонница и гранёный шпиц.

– Башню назовём Дмитриевской, – пояснял Ремезов фискалу Нестерову, – потому как Ермак одолел хана Кучума в день святого Димитрия…

– Шведы, говоришь, строят? – оборвал Семёна Ульяновича Нестеров.

– Строят шведы, а я архитектон.

Они шли по второму ярусу башни через весь протяжённый порядок из шести сводчатых палат, словно насаженных на общую ось. Артельный Свантей, Сванте Инборг, называл такой порядок анфиладой.

– А выходы где? – спросил Нестеров.

– Туда и туда, – сказал Ремезов, показывая руками вперёд и назад.

Нестеров сам вызвал к себе архитектона. Грозный столичный гость пожелал, чтобы зодчий показал ему этот странный каменный терем в овраге под святой Софией, почему-то оставленный совершенно пустым. Поначалу Нестеров понравился Ремезову – суровый, недоверчивый и властный, как и положено ловцу казнокрадов. Уважение внушала и седая царственная грива Нестерова, и прямая спина. Однако фискал смотрел на архитектона будто на холопа и не дослушивал, отмахиваясь от всего, что не касалось дела.

Хотя над Тобольском сияло солнце полудня, в палатах царил полумрак: стены и своды ещё не побелили, а слюдяные окошки заросли инеем.

– Решётки снаружи вмурованы или на косяках? – спросил Нестеров.

– Вмурованы, только порохом выдрать.

– А зачем проём в потолке? – Нестеров задрал голову.

– Башня же будет. Ход наверх, на звонницу.

– Проём заколоти и подставь столбы, – распорядился Нестеров. – Вон тот выход заложи кирпичом наглухо. А у этого выхода дверь обей железом, чтоб не прорубили, и снаружи построй деревянную сторожку с печью. Николай, ты сам мне за караул отвечать будешь.

– Почто всё это? – удивился Ремезов.

– Пушную казну хранить будем, – пояснил Николай, сын Нестерова, сутулый и унылый мужик лет сорока.

– Помалкивай! – прикрикнул Нестеров на сына. – Не твоего это ума дело, архитектон. Лучше скажи, сколько ключей от двери?

К двери изнутри был прибит затейливый узорный замок.

– Один. Вот он, – Семён Ульянович достал ключ.

– Давай мне.