Славные парни - Николас Пиледжи (2018)

Кроме того, Карен заставляла бизнесменов, адвокатов, священников и членов семьи непрерывно писать письма как конгрессмену, так и начальству Льюисбурга. За письмами следовали телефонные звонки. Карен была как бульдозер. Она хранила все письма и ответы на них в специальных папках и продолжала отслеживать и поддерживать контакты с наиболее дружелюбно настроенными бюрократами даже после того, как их повышали по службе или переводили в другие отделы. В конце концов, удачная комбинация из массированных бюрократических перестановок после мятежа, безупречного поведения Генри в заключении и кампании писем, развёрнутой Карен, принесла успех — Генри перевели-таки на ферму.

Работа на ферме почти равнялась освобождению. Это было молочное хозяйство в восемьдесят гектаров, снабжавшее тюрьму свежими продуктами. Работавшие там пользовались исключительной свободой. Генри, например, каждый день покидал свою камеру в пять часов утра и шёл на ферму пешком либо ехал туда на тракторе или в грузовике. Прибыв на место, он вместе с тремя другими заключёнными доил коров, пастеризовал надои в цистерне, наполнял молоком двадцатилитровые пластиковые канистры и доставлял их в Льюисбург. Кроме того, они снабжали своей продукцией «Алленвуд» — федеральную тюрьму облегчённого режима для «белых воротничков», расположенную километрах в двадцати от фермы. Сделав все свои дела, Генри был свободен с семи-восьми часов утра до четырёх дня, когда начиналась вторая дойка. В камеру он возвращался, только чтобы поспать.

Генри. Придя на ферму в первый день, я увидел, как начальник фермы сидит за столом и смотрит в газете результаты скачек. Тут я понял, что буду здесь как дома. Этот парень — его звали Сауэр — оказался заядлым игроком. Он развёлся с женой и каждый вечер торчал на ипподроме. Я дал ему денег, чтобы он сделал за меня ставку. Прикинулся, будто считаю его великим знатоком скачек, хотя на самом деле он ни черта в лошадях не смыслил. Это был просто способ сунуть ему деньги, чтобы он начал зависеть от моих наличных, когда отправлялся на бега. Очень скоро он начал таскать мне оттуда «Биг Маки», жареные крылышки KFC, пончики «Данкин Донатс» и спиртное. Это обходилось мне в две-три сотни долларов в неделю, но дело того стоило. Теперь у меня был свой мальчик на побегушках.

Я знал, что сделаю тут кучу денег. Надзор за фермой был таким слабым, что я мог притаскивать туда что угодно. Я подрядился проверять ограду — это означало, что, вооружившись пассатижами, я объезжал ферму по периметру на тракторе, контролируя, чтобы коровы не прорвались где-нибудь. Это давало мне три-четыре часа полной свободы ежедневно. В конце первого дня на ферме я позвонил Карен с местного телефона. Это был вечер среды. В субботу мы встретились с ней в полях за пастбищем и впервые за два с половиной года занялись любовью. Она принесла с собой простыню и большую сумку, полную выпивки, итальянской салями, колбас, особых маринованных перчиков и прочей снеди, которую непросто достать посреди Пенсильвании. Я протаскивал всё это в Льюисбург, складывая в пластиковые пакеты, спрятанные внутри двадцатилитровых фляг с молоком, которые мы доставляли на тюремную кухню. Там наши сообщники распаковывали посылку.

Не прошло и недели, как я связался с людьми, наладившими доставку колёс и травки. Колумбиец Моно по прозвищу Мартышка, из Джексон Хайтс, привозил мне травку, свёрнутую в компактные тугие цилиндры. Я закопал в лесу несколько пластиковых канистр и начал делать запасы. Там у меня были припрятаны ящики со спиртным. Пистолет. Я даже Карен заставлял привозить большие сумки с травкой, когда запасы начинали истощаться. Выбравшись на ферму, я снова вернулся в бизнес.