Пятьдесят три письма моему любимому - Лейла Аттар (2022)

– На пару недель. – Он потерся щекой о мой живот. – Пока они не уедут, нам придется встречаться тут.

– Ничего. – Я оглядела гостиничный номер. – Тут это все началось.

– Едва ли, – возразил он. – Это началось задолго до того, когда звезды были не больше чем частицы в облаках космической пыли. И все события с тех пор только приближали нас друг к другу.

– Тебе надо чаще выбираться с работы. Тогда в тебе просыпается поэт. Давай еще! – улыбнулась я.

Он притянул меня к себе и поцеловал.

– Я скучал по тебе, – сказал он. – И знаешь, о чем еще я жалею? Что упустил шанс потанцевать с тобой. Мне понадобилось время прийти в себя, когда ты бросила меня там, в туалете. А когда я вернулся, тебя нигде не было.

– Дети были дома одни.

– Ты просто сбежала, Свекла. Признайся.

– Ладно. Если ты признаешься, что не пригласил бы меня на танец, даже если бы я осталась.

– Ты права. Это было бы слишком явно. Я не могу скрывать, что я чувствую, когда ты в моих объятиях. – Он включил радио. – Но ты все равно должна мне танец.

Так естественно, так правильно быть в его руках. Наши ноги двигались в легком ритме, его подбородок касался моей макушки.

– Мне нравится, – сказала я, когда началась медленная, тягучая баллада.

– Это группа Bread. «Детка, я так хочу тебя-а»…

– Мы танцуем под группу с названием Bread?

– Ш-ш-ш. Просто слушай.

Мои руки скользнули по его спине вниз, по изгибу позвоночника. Мои губы прижались к его ключице.

– Поцелуй меня в шею, и я кину тебя в постель, – прорычал он.

– Неандерталец, – сказала я. – Так я и знала. Ты и в самый первый раз сбил меня с ног.

– Ты так говоришь, словно хочешь застраховаться от меня.

– Хочу. Ты опасен. И оставляешь на мне синяки. И твои слова раздевают меня, а поцелуи сбивают с толку.

– Это взаимно. – Он погладил меня по талии. – Расстегни мне рубашку.

– Что?

Взяв мои руки, он положил их к себе на грудь.

– Раздень меня.

Я медленно начала делать это, пуговку за пуговкой, сверху вниз.

– Что это? – спросила я. – Ты сделал еще тату?

– Продолжай.

Дойдя до подола рубашки, я стянула ее с его плеч и ахнула.

Через всю его грудь шла татуировка острой, шипастой колючей проволоки, такая же, как на бицепсах, так, что, когда он опускал руки, это выглядело как сплошная линия, идущая по всему телу.

– Я решил, что не только же тебе ходить с боевыми шрамами, – сказал он, скидывая рубашку.

Я провела пальцами по тату. Он сделал это для меня. В честь зигзагообразных рытвин на месте моих грудей.

– На груди! Зачем ты это сделал? Это опасно. Нельзя делать тату за границей. – У меня не было слов. Я говорила первое, что приходило на ум, лишь бы сдержать переполняющие меня эмоции. – Ты очень неосторожен, Трой! Я не…

Он заткнул мне рот поцелуем, от которого подгибались колени.

– Шейда, я люблю тебя, – сказал он. – Я скучаю по тебе, где бы я ни был. Я хочу видеть, как ты морщишь нос на кузнечиков в Мехико. Хочу бродить с тобой по уличным базарам в Гонконге. Хочу делить с тобой каждый восход и закат и каждую секунду между ними. Хочу твой смех, твое дыхание, твою кровь и твои кости. Ты у меня в душе. Я могу обойти целый свет, но дом будет там, где ты, Свекла.

Я чувствовала, как бьется его сердце под моей ладонью.

– Шейда, будь моей женой, – сказал он. – Я больше не могу видеть то выражение на твоем лице, полное ненависти к себе, когда появился Дэвид.

Незапланированные, внезапные, эти его слова застали врасплох нас обоих.

«Скажи да!» – кричала мне колючая проволока.

«Не сдавайся, – говорил Хафиз. – Теперь, когда мы так близко».

«Ты должна найти себе бойфренда», – говорила Мааман.

«Очень грустно потерять свою семью», – говорил Заин.

«У вас как будто выпускной», – сказала Наташа.

«Я всегда хотел детей, – говорил Трой. – Всегда».