Лента Мёбиуса - Франк Тилье (2018)

– Люди? Командование? Армия? Мировой идиотизм?

– Артиллерия. 70 процентов ранений – результат взрывов артиллерийских снарядов. По сравнению с этим штыки и пули наносили гораздо меньший урон. Бризантные снаряды[62] разрабатывались таким образом, что при взрыве осколки не теряли скорости даже при попадании в человека. Они могли поразить любую часть тела и лететь дальше на десятки метров, так что потом находили фрагменты тел одних солдат в телах других. Когда санитары с носилками выходили на позиции, а выходили они преимущественно ночью, чтобы не попасть под вражескую пулю, то не могли отличить мертвых от живых. И среди живых им приходилось выбирать. Бесчисленные раненые агонизировали на поле боя, потому что их сочли безнадежными. И еще потому, что даже санитары, привыкшие ко всяческим ужасам, не выносили этих апокалиптических видений. Читайте вот здесь, под этим портретом, свидетельство одного из них.

Вик прочел вслух:

– «Я отвожу глаза, но я это видел и не забуду никогда, проживи я хоть сто лет. Я видел человека, у которого вместо лица была кровоточащая дыра. Ни носа, ни щек – все исчезло. А в глубине этой пещеры шевелились органы глотки. Глаз тоже не было, одни обрывки век свешивались в пустоту…»

Молодой полицейский нервно провел рукой по лбу:

– Кошмар какой… А эти люди… Они распространяли запах? Я имею в виду, что их раны, язвы, рубцы…

– Конечно, самый настоящий трупный запах. У них без конца текла слюна, а раны очень быстро загнаивались, несмотря на всяческие антисептики, поэтому вонь стояла ужасная. – Сертис пожал плечами. – Как видите, изуродованные лица – наихудшее из наследий войны.

Да уж, это было очевидно, и Матадор тоже хотел, чтобы его деяния заметили. Как и с сиреной из музея Дюпюитрена, здесь он стремился вызвать ассоциацию, провести параллель с этими изуродованными лицами и хотел доказать, что с ужасом не шутят и не выставляют его напоказ на потребу любопытным, охочим до зрелища чужой беды. Леруа и Либерман поплатились за свое презрение и пренебрежение.

Лейтенант подошел к другим фотографиям и застыл на месте, увидев ту, что была распечатана с негатива, который им показывал Ван. Хранитель пояснил:

– Это один из методов лечения патологического сжатия челюстей.

Несомненно, именно этот снимок вдохновил Матадора на его «работу».

– Первая мировая, – продолжал Сертис, – была войной импровизации. Никто не ожидал, что случится, что придется столкнуться с подобной бесчеловечностью. После артобстрелов госпитали заполнялись с невероятной быстротой. Некоторые из них закрывали двери перед такими ранеными – перед «слюнявыми», как их называли. Но с увеличением случаев ранений в лицо – от пятнадцати до тридцати тысяч – начала наконец развиваться челюстно-лицевая хирургия. Лечение с помощью грузов было одним из самых жестоких при реконструкции лица. В нижнюю челюсть под подбородком вводили крюк и подвешивали к нему груз, чтобы не произошло патологического сжатия… Только представьте себе, какие муки ежедневно терпел раненый.

Дальше шли еще сцены, одна ужаснее другой.

– Посмотрите на эти чудовищные инструменты: расширители, раздвижные груши, челюстные фиксаторы на винтах. Конечно, кому-то из раненых удалось выжить, но сколько из них покончили с собой в госпиталях? От скольких отказались семьи? Сколько умерли от отчаяния?

Ту же фразу сказал по поводу Джона Меррика Ашиль Дельсар из музея Дюпюитрена. И оба хранителя были единодушны, словно встреча с подобными злодеяниями хочешь не хочешь, а учит смирению.

Молодой полицейский указал на зеркало на заднем плане одной из фотографий:

– Зеркало разбито?

– Вы наблюдательны. Многие раненые пугались своих изуродованных лиц, большинство из них себя не узнавали или отказывались узнавать. Зеркала, эти «предметы зла», как называли их раненые, были запрещены в некоторых учреждениях.

Вик не мог прийти в себя. Матадор и эту деталь не упустил, обставляя место преступления.