Зеленый дом - Крамер Теодор (2012)

не проглотишь с козьим молоком. Винно-желтая луна застыла

на сосне, и онемел камыш.

Слабый жар проходит сквозь стропила,

и сквозь сон я слышу эту тишь.

День за днем идет неторопливо,

лишь в субботу я зайду в шинок

мужики подвинутся брезгливо,

только покажусь я на порог.

Что ж, вино, вино

мне принесено,

и шинкарь опять деньгу берет.

И плывет с равнин

песня желтых глин

и плевать на всех, кто не поет. Кирпичи набросаны вповалку,

зреют зерна и текут в амбар,

как слюда, над поперечной балкой

нависает сумрачный угар

под навесом сонный запах мака,

комья глины сохнут под стеной;

мотыльки летят из полумрака,

и ничуть не громче голос мой.

Одинок и дик,

в наготе велик

сажею покрытый кочегар,

в час, когда в печи

изошел в ночи

и вконец остыл последний жар. КЛАДБИЩЕ БЕЗЫМЯННЫХ Где на равнину свернула речная струя,

где обросли тополями дороги края,

бедное кладбище путник в лощине найдет:

низкий забор, проржавелые створки ворот. Только кресты украшают могил бугорки,

на перекладинах нет ни единой строки.

Будто, нахлынув, все надписи смыла вода.

Имя утратив, заснули они навсегда. Здесь и тщедушный, и сильный навеки затих.

Бабы брюхатые, дети во чреве у них.

Все, что тревожило, мучило или влекло

было что было, - на свете пришлось тяжело. В гальке у берега много косматой травы,

доброй к живущим и ласковой к тем, кто мертвы;

кладбище в зелень настойчиво прячет бурьян.

Хрипло кричит на болотистой пойме баклан. Только крестьянин молитву порою прочтет,

выждет минуту и снова свой плуг поведет.

Места довольно для каждого, и в тишине

светятся воды, и город на той стороне. ТРАКТИР У РЕКИ Над недвижным руслом старицы, куда

затекла весною и цветет вода,

у начала тракта, к насыпи впритир

деревянный, ветхий уцелел трактир. Выкрашена в зелень каждая доска,

прямо под террасой - топкая река,

к обомшелым сваям вот уж сколько лет

тянется последним стеблем очерет. Здесь уху в охотку ест рыбачий люд,

городские тоже ужинать идут,

отдыхают, глядя на нехитрый скарб:

не в урон карману запеченный карп. Задевая гравий, прочь ползет баржа,

наплывает вечер, тишина свежа,

и река струится между берегов,

отделив собою город от лугов. О вине, быть может, белом и сухом

кто-нибудь и скажет - мол, шибает мхом,

это - с непривычки: не сгубить вина

зеленью и сладкой плотью сазана. Ты с рыбачьим краем слит сейчас в одно:

старица, трактирщик, местное вино,

женщина напротив, - только все белей

полоса тумана от глухих полей. x x x Мы, разделившие с пылью летящей судьбу,

мы, у которых начертана гибель на лбу,

мы у которых и общего - разве что цель,

все-таки многого алчем и жаждем досель: хлеба от хлеба, который без нас испекли,

плоти от плоти (как мы стосковались вдали!),

силы от силы, что стала добычею тьмы,

места от места, с которого изгнаны мы. Мы, что все время сбивались с прямого пути,

свято желая хоть что-то святое найти

окаменели сердцами, никто не припас

времени на доброту и на мудрость для нас. Сделай же так, чтобы сгинула наша беда,

минула горечь... Мы скоро уйдем в никуда:

хлеба нам дай и вина, на тропу отведи,

и, наконец, беспощадным судом не суди. БЛАГОТВОРНЫЙ ТУМАН Повисла осенняя мгла над шинком,

шуршит по шпалере сухим стебельком,

в лозу нагнетает густое вино,

а ветер шумит, и во мраке темно,

и падают листья в тумане. Где сыщется рислинга добрый глоток

сойдет за обед даже хлеба кусок;

в долине, как солнце далеких миров,

колышутся дымные пятна костров

и щелкают сучья в тумане. Такая нежданно богатая тишь,