Щипач - Юрий Корчевский (2021)

Один кошелек стырил у накрашенной блондинки, так у нее сам бог велел. В открытой сумочке видно портмоне. Мастерски увел кошелек, тетка не заметила пропажи. На скамейке деньги к себе в карман, а портмоне выкинул. Это улика, вещественное доказательство против себя и срок в лагере. Один раз, в другой жизни, он там был, хоть и недолго, урок получил, хоть и не заслуженный. Рисковать еще раз не стал, денег должно было хватить на месяц, если не шиковать. Да он и не собирался швыряться деньгами, ему нужно быть незаметным, серым, слиться с безликой массой. Известное дело – труднее всего найти лист в куче опавшей листвы. Сам себе удивлялся. Соединение навыков и опыта оперативника ОГПУ с уголовным прошлым дало сплав необычных знаний, интуиции, предвидения событий, а главное – линии поведения. Он уже в толпе прохожих мог отличить сотрудника НКВД, блатного, как бы они ни маскировались. Для него сейчас милиция и НКВД – противники. Уголовники тоже представляли угрозу. Те разбиты на касты по «специальностям», сбиты в шайки, во главе матерый пахан. И шайка оберегает свою территорию от залетных одиночек. Это как у животных. Метят свою территорию, не пускают чужаков. Потому как члены шайки должны сдавать долю в воровской общак. Говорить уголовнику, что он свой, тоже срок мотал, нельзя. В те годы при каждой отсидке татуировки делали. По ним знающий человек мог сказать – по какой статье, в каком лагере и какой срок «мотал» сиделец. А у Алексея ни одного тату нет. И правильно, что не сделал. Это особая примета, по которой могут опознать. А за границей сразу понятно, если в бане разденешься, откуда ты есть.

Очень вовремя добрался до Северного вокзала (ныне Ярославского), с которого поезда отправлялись на Тверь. Через год, с 20 ноября 1931 года Тверь переименуют в Калинин, в честь «всесоюзного старосты», уроженца Тверской губернии, Михаила Ивановича Калинина. Историческое название вернут лишь в июле 1990 года. Что поделать, любили большевистские вожди лесть, славословие. Еще при жизни не один город переименовали. С именами Сталина и малые и большие города в каждой области.

До Твери всего 167 километров, сообщение считалось пригородным и поезда из Москвы отправлялись только днем. Шли долго, четыре-пять часов. Остановки на каждой платформе, а еще бункеровка водой и углем. Алексей проголодался. Утром только чай с печеньем попил, днем – происшествие, потом кражи. Надеялся на вагон-ресторан в поезде, а зря. Это на загнивающем Западе капиталист копейку не упустит.

Пассажиры, как специально, едва сев в вагон, начали доставать из сумок вареные яйца, вареную курицу, хлебушек. А мужики – где мутный самогон, а кто побогаче – бутылку водки. На бутылке «казенки» простенькая наклейка и надпись «Водка», горлышко запечатано сургучом. Никакой «Особой», «Столичной» или «Московской» не существовало. Что присуще российскому человеку, так это щедрость. На Западе такого близко нет. Пассажиры сразу пригласили Алексея к столу. И сальца отрезали, и ногу от курицы, вареное яйцо. Проводница чай в подстаканниках разнесла с кусочком пиленого сахара. А как под чай яйца были съедены, в пустые стаканы водку щедро плеснули. В Париже полусотку крепких напитков – коньяк, виски, бурбон, джин или ром весь вечер тянут. А наши хватили по сотке, закусили соленым огурцом и уже снова разливают ее, родимую. И никаких пьяных скандалов. Молодежи не наливали, а мужики средних лет или постарше свою норму знали и вести себя умели.

Поезд прибыл в Тверь уже вечером. Еще в вагоне Алексей завел знакомство. В гостиницу не устроиться, туда только с командировочным удостоверением берут. В дом колхозника – по справке из колхоза. На вокзале ночевать тоже не вариант, ибо должен быть билет. Для таких случаев нужны знакомства. Когда нужно было, Алексей умел втереться в доверие, обольстить. Вот и сейчас пассажирка сама предложила:

– А пойдемте ко мне! Не стесните, я одна живу. Сын в армии, а муж погиб.