Чёрный ход - Генри Олди (2020)

Все эти мысли вихрем пронеслись в моём мозгу. Рука сама подняла шансер, готовясь отправить крупнокалиберное раскаяние в пятно снежной белизны на широкой, как бочка, груди угольщика. Я бы не промахнулся, но в этот момент ложная душа Джошуа Редмана одержала верх над истинной.

Едва различимый взглядом шансфайтера, Редман без сил валялся на земле — дух рядом с телом. Тахтон стоял над ними — я бы сказал, тяжело дыша, но не знаю, дышат ли эти мерзавцы. Кажется, он ещё не до конца пришёл в себя, терзаем возбуждением схватки. Лучшей возможности для выстрела мне не предоставили бы и все ангелы небес.

Тахтон? Джефферсон?!

Я, Саймон Купер, более известный как Пастор, экзорцист, шансфайтер и узник острова Блэквелла, заявляю вам со всей ответственностью: я бы дорого заплатил, чтобы Господь избавил меня от такого выбора. Но у Всевышнего, похоже, были свои планы на меня.

Два выстрела слились в один.

4

Рут Шиммер по прозвищу Шеф

Рут стоит на балконе.

Револьвер, который она держит в руке, больше не нужен. Старый добрый «Миротворец», начинённый старым добрым свинцом — собственно говоря, он не участник действия, а всего лишь часть декорации, которой легко пренебречь.

Все шесть пуль занимают свои законные места в каморах барабана. Ни одна птичка не вылетела в широкий мир поискать себе хлеба насущного.

Прямо под Рут, на утоптанной земле, лежит Джошуа Редман. Парень мертвей мёртвого, хоть неси к гробовщику. Мисс Шиммер не смотрит сейчас на мир взглядом шансфайтера, но она поклялась бы чем угодно, что над телом в растерянности топчется иной Джошуа Редман, бесплотная тень — живей живого, но это вряд ли надолго.

— С вами всё в порядке, ваше преподобие?

— Да, мэм.

Пастор прячет шансер в кобуру. Зрение Рут не отличается от зрения любого другого человека, но она уверена: возле тела Джошуа Редмана, возле души Джошуа Редмана — короче, рядом с ними обоими догорает овсяная каша.

Тахтона больше нет. Иначе надо принять за факт, что Саймон Купер промахнулся, а такой факт безумней всего, случившегося в Элмер-Крик за последние дни.

Я в ложе, думает Рут. Я в ложе оперы, по доллару за билет. Что играют? Не знаю, но трупов больше, чем я предполагала вначале. У спектакля, надо признать, сюжет не из банальных. Будь он другим, Джефферсона убила бы я. Месть за отца, джентльмены аплодируют, леди утирают слёзы батистовыми платочками.

Тот вариант, который видит Рут, им бы не понравился.

Застреленный медведь горой возвышается на крыльце шерифовой конторы. Сам шериф забился в дальний угол веранды, вжался спиной в перила. Похоже, Дрекстон невменяем. Дальше по улице, у разгромленного магазина Фостера, старик-китаец опускает винтовку.

Досточтимый Ван готов стрелять ещё и ещё, но в этом нет необходимости.

«Это винтовка моего отца. После переезда в Осмаку он четыре с половиной года был охотником на бизонов. Когда огромный бык искалечил его, мы с трудом уговорили моего отца бросить это занятие…»

Рут стоит на балконе.

Револьвер, который она держит в руке, ещё может понадобиться. Шесть пуль сидят в каморах барабана, словно узники в тюремных камерах; тоскуют, ждут приказа об освобождении. Кажется, они дождутся. Это понимает и старый горбатый китаец — досточтимый Ван опять вскидывает винтовку к плечу.

Чёрная тень летит с крыши конторы на крышу веранды, а с неё — на голову шерифа. Одна, другая, третья. Слышен задушенный хрип — должно быть, Дрекстону перехватили локтем горло. Кто бы это ни был, стрелять нельзя. В темноте и тесноте легко дать промах, а мисс Шиммер вовсе не улыбается прикончить жирного любителя яблочных пирогов — и потом объясняться с недоверчивым судьёй, доказывая, на чьей стороне она сражалась. Вряд ли судья примет во внимание душевное потрясение женщины, на руках которой скончался горячо любимый отчим, в юности заменивший ей отца…