Чёрный ход - Генри Олди (2020)

…шесть лодок с низкой осадкой. В лодках не было ни души: ни гребцов, ни кормчего. Тем не менее, вёсла посудин слаженно двигались сами собой, направляя лодки к берегу. Шесть неуклюжих водомерок, шесть ореховых скорлупок упрямо стремились к цели.

Вторым именем пристани был ужас. Третьим — отчаяние. Но по мере приближения лодок пристань становилась безымянной, делалась основой для множества вероятностей. Тёмное облако горя, окутывавшее толпу, просветлело. Обгорелый настил укрепился, обрёл прочность фундамента для будущего. Взмахом волшебной палочки призрак спасения переменил настроение несчастных беженцев. Будто струи гейзеров, из них хлестало иное, едва ли не видимое глазом чувство.

Надежда.

Каждый знал, верил: о нас не забыли. Помощь на подходе. Спасительный выход из мира, обречённого на гибель, вот-вот откроется. Родной дом вспыхнет, станет огненной могилой, исполинской гекатомбой, но уже без нас!

Пространство над волнами исказилось, смялось гармошкой. Горизонт, пылавший заревом, остался на месте; горизонт, соединявший море с небом, приблизился единым рывком. Воздух над водой затвердел до звонкой хрупкости стекла. По его поверхности ринулась во все стороны паутинка тонких трещин.

Лодки приближались.

Трудно сказать, в какой момент толпа на пристани увеличилась. У дальнего её края, того, что ближе к наступавшему фронту огня, из дрожи и трепетания соткались новые фигуры. Внешне они мало чем отличались от других беженцев, но оказались напористей, нетерпеливей. Сбившись в плотный отряд, новоприбывшие сразу принялись проталкиваться сквозь толпу с сосредоточенной целеустремлённостью насекомых.

Беженцы, до того стоявшие смирно, пришли в движение. Толпа забурлила, превращаясь в живое подобие штормового моря. Шторм набирал силу, всё новые и новые эмигранты объявлялись на краю пристани — и немедля присоединялись к тем, кто спешил пробиться к тёмной неспокойной воде.

К лодкам.

К спасению.

Раздались первые крики гнева и отчаяния. Взвился к небу жалобный детский плач, следом — яростная ругань. Уже нельзя было разобрать, где новые беженцы, где старые, те, кто ждал с самого начала. Всё смешалось, все стремились к лодкам: обгоняя старых, отталкивая слабых, спотыкаясь о брошенные пожитки. Кто-то упал, попытался встать, но десятки ног прошли по нему, топча, пиная, калеча. Последние уже шли по кровавому месиву. Толпа разбухала, как на дрожжах, вспучивалась, не в силах вместить в себя всех прибывающих.

Задние напирали, рвались вперёд.

Вопль, всплеск: бедняга не удержался на краю, рухнул в воду. Другие, не дожидаясь, пока их постигнет судьба несчастного, прыгали в лодку, подошедшую ближе других. Двоим удалось допрыгнуть: они упали на мокрое дно судёнышка, больно ударяясь о твёрдые поперечные скамьи и не обращая на это внимания. Остальных поглотило море. Взлетел и оборвался пронзительный крик ребёнка.

Пальцы, облепленные водорослями, ухватились за борт…

Третий счастливчик ухнул в самую середину лодки, победно воздев руки над головой. Дно проломилось с громким треском, внутрь хлынула чёрная вода. Вёсла остальных лодок замерли, как по команде. Толпа, беснующаяся на пристани, окаменела. Казалось, застыло само время. Мгновение превратилось в липкую тянучку: оно истончалось и удлинялось, пока не лопнуло что-то важное, скрепляющее волокна времени в единое полотно.

Вёсла лодок пришли в движение. Суда разворачивались, спешили прочь. Стекло, назвавшееся пространством, плавилось в пламени невидимой горелки. Трещины затягивались, твердь превращалась в жидкость, зыбкое марево…

В ничто.

Со всхлипом, в котором слышалось явственное облегчение, пространство — искажённое, смятое чужой волей — распрямилось. Горизонт отшатнулся, возвращаясь на прежнее место. К нему, к воображаемой границе, уходили все лодки, кроме потопленной.