Вопрос и ответ (перевод Алексея Осипова) - Патрик Несс (2009)

Дальше на него начали давить. Обзывать всякими словами. Даже проповеди в церкви как-то стали в основном про «нечистоту» и «скверну» и про то, какими опасностями они грозят. Мистрис Койл тоже отнюдь не одобряла происходящее, но хотя бы как-то их прикрывала, когда все грозило пойти уж совсем из рук вон плохо… а вот мать сначала рыдала, потом орала, потом опять рыдала, несмотря на все заверения, что «они просто друзья, вот и все, и вообще ничего не случилось, не было ничего».

Что в общем-то было неправдой.

Ти со своей стороны удалось убедить своих, что Деклан для нее так, примерно домашняя зверушка. Когда он оскорбился, она расхохоталась. Но я видела, как твои люди любят своих домашних зверей.

Так впервые прозвучало это самое слово. Любовь.

Тебе не приходило в голову, печально показала она, что они могут быть до какой-то степени правы? Что мы слишком многого хотим от мира?

– Нет, – твердо сказал на это он. – Это они хотят слишком мало.

Ее Шум потеплел, ей понравился ответ, но тревога в глубине никуда не делась, и она не стала ее прятать.

А кроме тревоги там появилось что-то еще.

– Что? – Он попытался ее прочесть. – Что такое?

Он чувствовал, как она сражается со своим Шумом, гадая, сколько можно ему открыть.

– Ты можешь мне сказать, – взмолился он. – Ты можешь мне сказать что угодно.

Первый звонок на тему, как опасно далеко все зашло, случился в море, на борту у Эли Пинчина. Двое его сыновей (младшего из которых тем же летом заберет морское чудище) с острогами в руках держали оборону против вот такенной рыбины, которую, к несчастью, заинтересовала лодка. Еще один мальчишка, Эндрю, помогал Деклану тягать сети; девочка, Дебора, отвечала за мотор и руль. Деклан неуклюже тянул тяжелый линь, который сматывался чересчур, на взгляд Эли, медленно.

– И как же тебе удалось дожить до таких лет таким обалдуем, мальчик? – выразился капитан.

Остальные расхохотались. Деклан это услышал, но продолжил тащить линь.

– Где твои мысли? – продолжал наседать Эли. – Небось с твоей шлюшкой на реке?

Деклан на мгновение замер, помедлил, но вернулся к работе.

– Ты – мерзость пред лицом Господа. – Дыхание Эли горячо ударило ему в ухо, до неожиданности близко.

Деклан развернулся волчком, вжался спиной в низкую стенку рубки. Эли возвышался прямо над ним; остальная команда бесстыдно пялилась.

– Не больно-то мне нравится держать в команде извращенца, – сообщил Эли достаточно громко, чтобы слышали все.

– Никакой я не извращенец, – ответил Деклан. – Она просто друг…

– Горазд же ты врать, а, мальчик? Мы всё видим у тебя в Шуме. Все мы видим.

– Вам-то какое дело? – Щеки у Деклана заполыхали.

Эли нагнулся к нему – изо рта воняет, глаза в пол-лица.

– Мистрис, может, и не колеблет…

– Она не…

– …но тут, на воде, у нас закон один – капитан. И этому капитану неохота, чтобы дрянь вроде тебя портила тут воздух всем остальным.

Несколько секунд слышно было только волны, шлепающие баркас по бортам, да Шум кружащего в воде монстра. Но внутри у Эли, Деклан видел это, уже подымалось, зрело некое намерение.

– Не сме… – начал уже выговаривать он, но, как водится, слишком поздно.

Эли сграбастал его за перед рубахи, с неприятной легкостью оторвал от палубы и перекинул через борт…

…но кулака не разжал.

Деклан болтался, вывесившись над водой, и держался за лодку одними, прости Господи, ногами. Да, там и висел, на одной грубой силе Эли Пинчина, прямо над тварью, которая почуяла кормежку и сказала из воды одно только слово: Жрать.

– Никто не станет скучать по тебе, мальчик, – сообщил ему Эли. – Мать, конечно, повоет, да только в глубине души будет рада-радешенька очиститься от этой твоей мерзости…

– Капитан, – позвал один из его сыновей, нервно дергая копьем.

Отец его проигнорировал.