Вопрос и ответ (перевод Алексея Осипова) - Патрик Несс (2009)

Конец

– Шум выдает тебя, Тодд Хьюитт.

Голос…

Во тьме…

Я моргаю, открываю глаза. Все расплывается кругом тени мир плавно вращается в крови слишком горячо в мозгах вата невозможно думать темно…

Я снова моргаю.

Стой…

Нет, стой…

Вот сейчас, вот только сейчас мы были на площади…

Только шшто она была у меня на руках…

Умирала у меня на руках…

– Где она? – выплюнул я в темноту.

На языке кровь, голос треснутый, Шум внезапно взмывает ураганом, высоко, ало и яростно.

– ГДЕ ОНА?

– Спрашиванием здесь занимаюсь я, Тодд.

Этот голос.

Его голос.

Где-то во тьме.

Где-то за мной, невидимый.

Мэр Прентисс.

Я снова моргаю. Сквозь мглу начинает проступать обширная комната. Единственный источник света – окно, большой круг, далеко и высоко вверху, стекло не прозрачное, а раскрашенное: наш Новый мир и две его луны. Свет наискось падает на меня – только на меня, больше ничего не видно.

– Што вы с ней сделали? – спрашиваю я вслух, громко, смаргивая потекшую в глаза свежую кровь.

Тянусь стереть ее, но руки связаны за спиной. Паника я принимаюсь биться рваться в веревках дыхание частит я снова ору:

– ГДЕ ОНА?

Из ниоткуда обрушивается кулак и бьет меня в живот.

Я сгибаюсь пополам и тут только понимаю, шшто привязан к деревянному стулу ноги – к его ножкам рубашка осталась где-то на пыльном холме меня рвет на пустой желудок ага внизу ковер все с тем же рисунком Нового света и лун он повторяется повторяется тянется хрен знает куда не заканчивается…

Я вспоминаю: мы были на площади… на площади, куда я прибежал, притащил ее, уговаривая не умирать, уговаривая жить, жить, пока мы не окажемся в безопасности, в Убежище, штобы я мог ее спасти…

Но никакой безопасности не случилось и никакого спасения тоже а случились только он и его люди и они ее у меня забрали они ее вынули прямо у меня из рук…

– Вы обратили внимание: он не спрашивает, где я? – сказал голос мэра, плывя себе куда-то там, в темноте. – Его первые слова были «Где она?» И, заметьте, Шум говорит то же самое. Любопытно.

Голову у меня дергает болью и живот тоже, я еще немного прихожу в себя и вспоминаю… я с ними дрался! дрался, когда они ее у меня отобрали… пока мне не прилетело прикладом в висок и не выкинуло во тьму…

Я проглотил ком в горле, а вместе с ним панику и страх… постарался, по крайней мере…

Потому што это же все равно конец, правда?

Конец всему вообще. Мэр меня поймал.

И ее.

– Если вы сделали ей больно…

В животе было еще больно от тумака.

Передо мной стоял мистер Коллинз, наполовину в тени. Мистер Коллинз, который растил пшеницу и цветную капусту и смотрел за мэрскими лошадьми, теперь стоял надо мной с пистолетом на взводе, с ружьем за спиной, и его кулак уже взлетал, шштобы снова мне врезать.

– Ей и так уже крепко досталось, Тодд, – сказал мэр; кулак завис в воздухе. – Бедняжка.

Кулаки у меня сжались в путах. Шум был весь какой-то комковатый и битый, но все равно взвился при одном воспоминании о наставленном на нас ружье Дэйви Прентисса… о Виоле, падающей мне в руки… о том, как она истекает кровью, хватает воздух ртом…

А потом он стал еще краснее, потому шшто я вспомнил, с каким ощущением мой собственный кулак въехал Дэйви в рожу… как Дэйви полетел с коня… как конь поволок Дэйви прочь с застрявшей в стремени ногой, точно какую-нибудь падаль…

– Ага, – сказал мэр. – Это, по крайней мере, объясняет таинственное отсутствие моего сына.

И, што самое странное, голос звучал так, словно это его почти… позабавило.