Когда глаза привыкли к темноте, он разглядел лишь уходящие вдаль ряды закругленных спинок кресел. Тяжелое лезвие топора прижималось к груди. Голова гудела от криков и резких звуков из колонок. Зал был пуст. Из всех зрелищ, что враги устраивали им, это несомненно оказалось самым странным – ужас, суматошные вопли и музыка выплескивались с экрана в темноту кинозала. Он посмотрел в сторону Питера: даже в сумраке видно было выражение его лица. Он показал на дальний проход; затем нагнулся к Рики, казавшемуся отсюда тенью на стене, и показал жестом, чтобы все двигались к широкому центральному проходу. Питер сразу же пошел к последнему ряду. Рики медленно направился к центру и посмотрел, где находятся Питер и Дон. В таком порядке они и шли, проверяя каждый ряд.

– А что, если Рики наткнется на них? – подумал Дон. – Успеем мы к нему на подмогу?

Рики, держа нож у бедра, шел вперед по центральному проходу, поворачивая голову то направо, то налево, словно искал потерянный билет, – он действовал так же основательно, как и в доме Анны Мостин.

Дон двигался в тандеме с остальными и напряженно всматривался в темноту между рядами. Конфетные фантики, обрывки бумаги, сиденья в линию, некоторые драные, некоторые со сломанными подлокотниками. А над ними с экрана неслась непрерывная вереница образов, которые Дон воспринимал как несвязанные кадры, выхватываемые им, когда он отрывал глаза от пола. Мертвецы, лезущие из могил, бешено несущиеся автомобили, искаженное ужасом лицо девушки… Дону вдруг показалось, что он видит фильм о себе самом в подвале Анны Мостин.

Но нет, конечно же, это лишь кадр из кино, и мужчина не похож на него, и подвал другой. А на экране семья забаррикадировалась в погребе, и по залу разнесся грохот захлопывающихся дверей: «Может, так надо противостоять им: забиться в нору и ждать, когда они уйдут… залечь, спрятаться, закрыть глаза и надеяться на то, что они схватят твоего брата, друга – любого, но не тебя…» – вот чего, понял он, хотят и делают ночные сторожа. Ему показалось, что зал наполнился зрителями – жертвами Грегори, а потом он заметил, что Рики и Питер с удивлением оглянулись на него. Он отстал на два ряда. Дон нагнулся, некоторое время тупо разглядывая смятую упаковку попкорна, а затем поспешил вперед.

Дойдя до нижнего ряда и ничего не обнаружив, Дон и Питер пошли к центральному проходу к Рики:

– Никого, – сказал Дон.

– Они здесь, точно, – шепнул Питер. – Они должны быть здесь!

– Есть еще проекционная, – сказал Дон. – Туалеты. И у Маллигэна должно быть что-то вроде кабинета.

На экране хлопнула дверь: жизнь обнесла себя стеной, а смерть штурмовала эту стену.

– Может, на балконе, – предположил Питер и посмотрел на экран. – А что там, за ним? Как туда попасть?

Опять бухнула дверь. Ненатуральные голоса киногероев, полные надуманных эмоций, летели из динамиков.

Дверь открылась с резким металлическим щелчком – и вновь с грохотом захлопнулась.

– Ну конечно, – сказал Рики, – вот где они должны…

Но Дон и Питер не слушали его. Они поняли, что это был за звук, и смотрели в сторону прохода, ведущего в освещенный длинный коридор справа от экрана. Над ним светилась надпись: «Выход».

Музыка с ревом рушилась на них, метались гигантские тени, занятые в какой-то романтической пантомиме, соответствующей звуковому сопровождению, но все прислушивались к легким сухим хлопкам, доносящимся из коридора: так хлопают в ладоши. Так шлепают по полу босые ноги.

В конце коридора появился ребенок и замер у границы света. Он посмотрел в их сторону – олицетворение сельской нищеты тридцатых годов, маленький мальчик, болезненно худой, с тенями под глазами, оборванный, струйка слюны стекает с нижней губы. Мальчик поднял руки, вытянул их перед собой, соединив ладони вместе, и показал ими, как будто закрывает и открывает тяжелый металлический засов. Затем откинул голову назад и захихикал; и снова показал, как он закрывает тяжелую дверь.