Пятьдесят оттенков свободы - Э. Л. Джеймс

Я пытаюсь пошевелить головой, но тело упорно отказывается исполнять посылы мозга.

— Что ты сделал?

— Мам…

— Кристиан! Что ты сделал?

— Я был ужасно зол. — Это почти всхлип… Нет.

— Эй…

Мир вращается и меркнет; я отключаюсь.

Я слышу тихие приглушенные голоса.

— Ты же сказал мне, что порвал все связи. — Это говорит Грейс. Голос ее тихий, укоряющий.

— Знаю. — В голосе Кристиана слышится смирение. — Но встреча с ней помогла мне увидеть все в новом свете. Ну, ты знаешь… с ребенком. Впервые я почувствовал… что мы делали… это было неправильно.

— Да, дорогой. С детьми всегда так. Они заставляют тебя взглянуть на мир совсем по-другому.

— Она наконец-то поняла… И я тоже… Я причинил боль Ане, — шепчет он.

— Мы всегда причиняем боль тем, кого любим, дорогой. Ты должен будешь сказать ей, что сожалеешь. И дать ей время.

— Она сказала, что уходит от меня.

Нет. Нет. Нет!

— И ты ей поверил?

— Вначале — да.

— Дорогой, ты всегда веришь худшему во всех, включая себя. Как всегда. Ана очень сильно любит тебя, и совершенно ясно, что ты любишь ее.

— Она была страшно зла на меня.

— Неудивительно. А я ужасно сердита на тебя сейчас. Думаю, можно по-настоящему злиться лишь на того, кого действительно любишь.

— Я думал об этом, и она раз за разом показывала мне, как любит меня… вплоть до того, что подвергла свою жизнь опасности.

— Да, дорогой.

— Ох, мама, ну почему она не просыпается? — Голос его срывается. — Я чуть не потерял ее.

Кристиан! Слышатся приглушенные всхлипы. Нет…

Ой, темнота смыкается. Нет…

— Тебе потребовалось двадцать четыре года, чтобы позволить мне вот так обнять тебя…

— Я знаю, мама… я рад, что мы поговорили.

— Я тоже, дорогой. Я всегда рядом. Не могу поверить, что скоро буду бабушкой.

Бабушка!

Сладкое забытье манит…

М-м-м-м. Его щетина мягко царапает тыльную сторону ладони, когда он прижимает мою руку к своему лицу.

— Ох, детка, пожалуйста, вернись ко мне. Прости меня. Прости за все. Только проснись. Я скучаю по тебе. Я люблю тебя.

Я стараюсь. Стараюсь. Я хочу увидеть его. Но мое тело меня не слушается, и я вновь проваливаюсь в сон.

Просыпаюсь я от того, что ужасно хочу в туалет. Открываю глаза. Я в чистом, стерильном окружении больничной палаты. Кругом темно, не считая бокового освещения, и все тихо. В голове и груди — тупая боль, но это ерунда по сравнению с тем, что мой мочевой пузырь вот-вот лопнет. Мне надо в туалет. Я проверяю свои конечности. Правая рука саднит, и я замечаю, что от нее отходит трубка капельницы. Я быстро прикрываю глаза. Повернув голову — к моей радости, она меня слушается, — снова открываю их. Кристиан спит, сидя рядом со мной, прислонившись к кровати и положив голову на сложенные руки. Я протягиваю руку, снова порадовавшись, что тело меня слушается, и пропускаю сквозь пальцы его мягкие волосы.

Он, вздрогнув, просыпается и так резко вскидывает голову, что моя рука обессиленно падает на кровать.

— Привет, — сиплю я.

— Ана! — Его сдавленный голос полон облегчения. Он хватает мою руку, крепко стискивает ее и прижимает к своей шершавой, заросшей щетиной щеке.

— Мне надо в туалет, — шепчу я.

Он удивленно смотрит на меня, потом хмурится.

— Хорошо.

Я пытаюсь сесть.

— Ана, лежи спокойно. Я позову медсестру. — Встревоженный, быстро встает и протягивает руку к кнопке вызова над кроватью.

— Пожалуйста, — шепчу я. Почему у меня все болит? — Мне надо встать. Бог ты мой, я чувствую себя такой слабой.

— Ты хоть раз можешь сделать так, как тебе говорят? — раздраженно ворчит он.

— Но мне очень нужно в туалет, — сиплю я. В горле и во рту сухо, как в пустыне.