Парижский архитектор - Чарльз Белфор (2013)

Перед тем как покинуть апартаменты на рю Галили, Люсьен зарисовал на клочке бумаги все элементы колонны, затем перевернул листок и на обратной стороне стал набрасывать эскиз здания фабрики в Шавиле, западном пригороде Парижа. Он представил себе сложной конфигурации крышу, пропускающую свет, и стеклянные стены со стальным каркасом с метровым шагом. Через каждые десять метров он добавил кирпичную опорную стену. Вход – причудливо изогнутая стена – ведет к глубоко спрятанному дверному проему. Не исключено, что все здание следует строить бетонным, с мощными арками внутри. Он улыбался, намечая эти арки, а затем добавил к каждой опору, чтобы увеличить прочность кровли. Он перепробовал четыре вида арок, пока не остановился на той, которая понравилась ему больше других.

Еще в конце тридцатых Люсьен посетил в Германии фабрику «Фагус», спроектированную Вальтером Гропиусом, и был буквально ослеплен ее сдержанным, лишенным всяких излишеств дизайном. С тех пор он постоянно носился с мыслью спроектировать фабричный комплекс. И хотя его мечта могла осуществиться самым причудливым образом, это была та самая возможность, о которой он мечтал. Возможность доказать, что у него достаточно таланта, чтобы спроектировать крупное здание.

Люсьен опустошил бокал и взглянул на безжизненную рю Кеплер. Вернувшись в Париж, он испытал колоссальный шок от его поистине сюрреалистической пустоты. Бульвар Сен-Жермен, рю Риволи, площадь Согласия – все они выглядели пустыней.

Перед войной даже по рю Кеплер в вечерние часы двигался плотный поток пешеходов. Люсьену нравилось потягивать вино или кофе, разглядывать прохожих, выискивать характерные лица и наблюдать за красивыми женщинами. Но сейчас на улице не было ни души, и это его печалило. Боши высосали из его обожаемого Парижа всю восхитительную уличную жизнь.

У Люсьена не было возможности сразиться с немцами. Ненавидя их до глубины души, он все же понимал, что едва ли смог бы проявить себя в бою – оружие просто пугало его. Честь и воинская доблесть всегда почитались во Франции, но Люсьен считал подобные вещи чем-то вроде патриотического конского навоза. Но с момента возвращения в Париж в нем начало зарождаться чувство, что он – всего лишь трус. Это чувство подкреплялось еще и тем, что сейчас в Париже было так много женщин, и так мало мужчин – тех, кто сумел избежать смерти или плена. И Люсьен оказался в их числе. Его соседка мадам Деор потеряла на войне сына – он пытался остановить немецкий бронетранспортер и был разорван в клочья прямым попаданием снаряда. Уже прошло полгода с момента смерти парня, а Люсьен все еще слышал за стеной безудержный плач убитой горем женщины. В глубине души он стыдился того, что абсолютно бесполезен для своей страны. Иногда он даже чувствовал вину за то, что остался в живых.

Люсьен знал, что у него недостаточно мужества, чтобы вступить в ряды Сопротивления. Больше того, он не верил в успех этого движения, созданного фанатиками-коммунистами. Их оружием был бессмысленный саботаж, и на этот вызов немцы ответили расстрелами множества пленных.