Любовь и война. Великая сага. Книга 2 - Джон Джейкс (1984)

Стул под Брауном вдруг скрипнул, и Сципион с радостью вскочил, потому что можно было снова выпрямиться во весь рост в его новенькой форме, которой он так гордился.

– Есть еще какие-нибудь новости из столицы? – спросила Констанция.

– Говорят, с помощью мистера Линкольна Территория Невада к первому ноября станет штатом. Это даст недостающие два голоса, необходимые для принятия поправки. – И без объяснения было понятно, что речь идет о Тринадцатой поправке. Он поклонился дамам. – Угощение чудесное, но я еще должен попрощаться с детьми. Мой поезд отходит в шесть.

Приехал он в девять утра, просидев в поезде всю ночь.

– Я пойду с тобой, – тут же заявила Бретт.

Мадлен бросила быстрый взгляд на Констанцию, молча отметив и горячность Бретт, и ответную радость Брауна. Констанция улыбнулась, словно говоря, что и она заметила то же самое. Ее улыбка в последнее время стала как будто шире из-за располневшего лица; та худышка, на которой женился Джордж, исчезла в этой пухлой женщине. Впрочем, полнота ее совсем не портила.

В школе миссис Чорна расплакалась, а семнадцать темнокожих беспризорников скакали и приплясывали вокруг Сципиона, восхищаясь его новенькой формой: все пуговицы ярко сверкали, нигде ни складочки, ни морщинки. Сципион сказал миссис Чорне и ее мужу, что Христианская комиссия в Вашингтоне будет продолжать собирать сирот и отправлять их в Лихай-Стейшн из временного убежища в Нортерн-Либертис.

– Но это уже будет не то же самое! – всхлипнула миссис Чорна. – Ох, совсем не то же самое, дорогой вы наш!

Она уткнулась мокрым от слез лицом в плечо мужа. Да, она права, подумала Бретт одновременно и с гордостью, и с грустью.

Сципион Браун попрощался с каждым из детей, каждого обнял и поцеловал; а вскоре Бретт, к своему испугу, обнаружила, что они уже спускаются по холму. В октябрьское небо поднимался дым от заводских труб, затеняя осеннее солнце. По обе стороны тропы чуть раскачивались от ветра лавры. Браун посмотрел на карманные часы:

– Уже половина шестого. Надо спешить.

У веранды Бельведера Бретт остановилась, схватившись одной рукой за резную колонну, – у нее почему-то вмиг закончились силы. Лучи уходившего к западному горизонту солнца слепили глаза, она почти не видела Брауна и боялась этого безжалостного света и того, что он может раскрыть.

– Не знаю, как и попрощаться… – сказал Браун, откашлявшись. – Вы так много мне помогали…

– Мне самой этого хотелось, так что благодарности не нужны. Я люблю каждого из этих детей.

– Когда вы почувствуете такую же любовь к каждому взрослому с таким же цветом кожи, это будет означать, что вы прошли весь путь до конца. Но вы и без того уже преодолели огромное расстояние. Вы… – последовала необычная для Брауна заминка, – вы удивительная женщина. И я очень хорошо понимаю, почему ваш муж так гордится вами.

Его черный силуэт вырисовывался на фоне мягко освещенных гор на другом берегу реки, и Бретт, плохо сознавая, что делает, вдруг коснулась его руки:

– Береги себя. И пожалуйста, пиши нам…

Он чуть отступил назад от ее руки, и только тогда Бретт осознала свой жест.

– Конечно, буду писать, если позволит время. – Голос Брауна зазвучал напряженно и отрывисто. – Надо ехать, а то опоздаю на поезд.

Он отвязал нанятую лошадь, грациозно вскочил в седло и помчался по извилистой дороге, уходящей за ближайшие дома. Угасающий свет падал только на крыши, и земля исчезала в тени. Уже скоро Бретт потеряла всадника из вида в этом синем сумраке, но еще несколько минут стояла на месте, пытаясь разглядеть его.