Любовь и война. Великая сага. Книга 2 - Джон Джейкс (1984)

Она понимала, что ее слова звучат неубедительно, но не могла придумать ничего лучшего. Тёрнер и похожая на воздушный шар дама заподозрили ее в хитрости и обменялись сердитыми взглядами, явно возмущенные таким вопиющим нарушением правил благопристойности. Конгрессмен Стаут коснулся бледными пальцами полей цилиндра; губы его не улыбались, хотя в глазах внезапно вспыхнуло веселье. Он тоже все понял.

Вирджилия повернулась и пошла по проходу. Гости отправились в другую сторону, кто-то из них недовольно ворчал. Стаут последовал за Вирджилией. Чувствуя, что заливается краской, она остановилась между двумя кроватями, пациенты на которых спали. Никто не мог ее услышать, когда она повернулась и проговорила шепотом:

– Я солгала мгновение назад. Нас хорошо снабжают.

Его взгляд скользнул по ее груди, потом вернулся к ее лицу. Стоя спиной к комиссии, он позволил себе улыбнуться:

– Я подумал, что это, возможно, счастливое стечение обстоятельств. Но, по правде говоря, надеялся на это.

– Я… – Вирджилия и сама с трудом верила в то, что не может найти слов, но ведь это была новая Вирджилия, родившаяся в ту ночь, когда Бретт пришла к ней в комнату и расчесала ей волосы. – Я просто хотела выразить восхищение вашими словами о наших врагах. Я разделяю вашу ненависть к Югу, и мне невыносима сама мысль о возможности мирного договора, за который так ратует мистер Линкольн.

Губы Стаута сжались.

– Никакого мирного договора не будет, если мы с моими сторонниками в конгрессе настоим на своем. – Он наклонился вперед, и его чарующий голос зазвучал как нижние регистры органа. – Если у вас появится возможность посетить Вашингтон, буду рад обсудить наши взгляды более подробно.

– Я… я была бы просто счастлива, конгрессмен. Мне так понятно ваше желание продолжать эту войну, после того как погиб ваш близкий родственник…

– Старший брат моей жены.

Эти слова прозвучали для нее как гром среди ясного неба. Она почувствовала себя так, словно он ее ударил. По легкому изгибу его губ и лукавому блеску в глазах она поняла, что сказал он это не случайно.

– Вашей…

– Жены, – повторил он. – С тех пор как мы переехали в Вашингтон из Манси – это в Индиане, – она целиком поглощена работой в разных женских комитетах – гуманитарные миссии и все такое, знаете. Вместе мы появляемся на публике, только когда это крайне необходимо. Все это я говорю для того, чтобы вы поняли: нас почти ничего не связывает.

– Кроме свидетельства о браке.

– Звучит довольно высокомерно, мисс Хазард. Я не из тех мужчин, которые готовы лгать… кроме разве что при общении с избирателями. – Он попытался улыбнуться, но попытка оказалась неудачной. – Прошу, не сердитесь. Я нахожу вас на редкость привлекательной. Просто я хотел быть честным. Если бы я солгал, а вы бы об этом узнали, ваше мнение обо мне изменилось бы не в лучшую сторону.

У Вирджилии вдруг заболела голова. Пока конгрессмен говорил, у нее возникла отвратительная уверенность в том, что все эти слова он произносил уже не один раз, настолько гладко и заученно они звучали.

– Мой брак не должен стать препятствием к нашим встречам за ужином, к воодушевляющим беседам… – продолжал он.

Вирджилия отступила на шаг назад:

– Боюсь, это самое настоящее препятствие.

– Дорогая мисс Хазард, – нахмурился Стаут, – к чему эта глупая щепетильность…

– Прошу меня простить, конгрессмен. – Вирджилия резко развернулась и быстро пошла в сторону двери.

Она злилась на себя за то, что дала волю чувствам и была унижена в своей беззащитности. Да, после смерти Грейди она ни разу не испытывала такого сильного физического влечения к мужчине, как в этот раз. А власть и могущество Стаута делали это желание только острее.

Она видела перед собой его глаза, вспоминала его раскатистый голос, и лицо ее исказилось как от боли, когда она выскочила через распашные двери огромной палаты.

– Черт бы его побрал! И зачем он только женат?