Любовь и война. Великая сага. Книга 2 - Джон Джейкс (1984)

Бент уже раньше бывал в Новом Орлеане. Ему нравилась легкая богемная атмосфера, царящая в этом городе, и те удовольствия, которые он мог предложить человеку с деньгами. В здешних борделях, заплатив солидную сумму, он мог развлечься с негритянкой, даже совсем юной. Прошлой ночью он именно этим и занимался.

Он посмотрел вслед уходящему по улице полку. «Corps d’Afrique»[30] – так именовали себя наглые черномазые. Белых офицеров приходилось уговаривать, подкупать повышением или угрожать трибуналом, и все равно желающих набралось пока только на одну роту, а их в полку было несколько.

И что примечательно – какой резкий поворот кругом совершил Батлер, создавая их! Изначально он был категорически против этой идеи, но уже в августе неожиданно передумал, убежденный, как утверждала молва, собственной женой, своим другом министром Чейзом и, возможно, запоздалым соображением, что появление черных полков вызовет у местных белых апоплексический удар.

Сначала генерал Батлер заявил, что возьмет только кое-как обученных членов черных отрядов, созданных для защиты города перед тем, как он пал. Но и тут сделал поворот кругом и вскоре стал брать на службу беглецов с плантаций.

Бент пошел к старой площади, видя недобрые лица на тротуарах, под тенью очаровательных железных балконов. Ну и пусть они смотрели на него недружелюбно, зато уступали дорогу.

Мысли Бента снова вернулись к публичным домам. Был среди них один, куда он особенно хотел бы заглянуть при первой удобной возможности. Бент случайно попал туда перед самой войной, когда вернулся с ненавистной службы в Техасе. У содержательницы было много прекрасных картин на стенах, и одна из них никак не выходила у него из памяти. Это был портрет женщины, как-то связанной с семьей Мэйн, но как именно, он пока не знал. В Техасе, у Чарльза Мэйна, он видел фотографию другой женщины с очень похожими чертами лица.

Его воображение подхлестывали и факты, которые сообщила ему хозяйка того борделя, мадам Конти. На портрете была изображена квартеронка, когда-то работавшая в этом заведении. Другими словами, негритянская шлюха.

Та картина представляла собой один из положительных аспектов нынешнего изгнания Бента. Он надеялся, что она может стать неким орудием, которое он со временем использует против Мэйнов. В нем никогда не остывало желание навредить членам этой семьи, он лишь откладывал месть на время, когда к этому вынуждали обстоятельства. Он точно знал, что бордель до сих пор существует и там по-прежнему заправляет мадам Конти. Как не сомневался и в том, что та картина никуда не делась.

К тому времени, когда он дошел до Бьенвилль-стрит, он уже чувствовал, что должен как можно скорее выпить. И тут он заметил хорошо одетую белую женщину, выходившую из ландо за пересечением узких улочек. Женщина отпустила кучера и, как и Бент, пошла в сторону собора. Навстречу ей шли двое чернокожих солдат, смеясь и подталкивая друг друга локтями. Желтые лампасы на их синих бриджах говорили о том, что они служат в кавалерии, которую набирал Бен Батлер.

Женщина остановилась. Солдаты тоже встали, загородив ей дорогу. Бент видел, что женщина что-то сказала. Солдаты ответили хохотом. Бент выхватил саблю и ринулся через улицу:

– Эй, вы! Прочь с дороги!

Негры не тронулись с места.

– Я вам приказываю! Отойдите на мостовую и дайте леди пройти!

Однако солдаты продолжали загораживать узкий тротуар. Такое открытое неповиновение возмутило Бента, и возмущение было вдвойне сильнее из-за цвета их кожи. Да как они смеют не подчиняться офицеру! Теперь благодаря этой президентской прокламации ниггеры возомнят себя центром вселенной!

Какое-то время все молчали, не двигаясь. Потом Бент услышал, как один негр что-то пробормотал насчет белых офицеров, и оба задумчиво уставились на него. С его стороны было бы глупо связываться с этими тупыми дикарями. Что, если они вздумают напасть?