Тайпан - Джеймс Клавелл (1981)

– Твоя хочит колова чилло, хейа? Колова чилло оч-чень холосо постель джиг-джиг. Два долла’ ладна! – выкрикнула девушка.

Слуга схватил ее в охапку, шляпа свалилась на пол, и Струан в первый раз отчетливо увидел ее лицо. Он едва смог узнать ее, так она была заляпана грязью, а узнав, рухнул в кресло, задыхаясь от хохота. Слуга, разинув рот и отпустив девушку, смотрел на него во все глаза, как на сумасшедшего.

– Этот корова чилло, – со смехом проговорил Струан, – остаться можно, ладно.

Девушка с гневным видом привела в порядок свою засаленную, кишащую вшами одежду и скороговоркой выпустила вслед удаляющемуся слуге новую порцию оскорблений.

– Колова чилло оч-чень холосо есть твоя видеть, тайпан.

– И мне тебя тоже, Мэй-мэй! – Струан изумленно смотрел на нее сверху вниз. – Какого черта ты здесь делаешь и что, черт побери, означает вся эта мерзость, которую я вижу на тебе?

– Колова чилло думать твоя делай джиг-джиг с новый колова чилло, хейа?

– Кровь Христова, сейчас здесь уже никого нет, девочка! Прекрати говорить на пиджин! Я потратил достаточно времени и денег, чтобы ты могла говорить по-английски не хуже королевы! – Струан поднял ее на вытянутых руках. – Боже милостивый, Мэй-мэй, от тебя разит прямо до небес.

– От тебя бы тоже разило, если ты наденешь эти вонии одежды.

– «Если бы ты надел эту вонючую одежду», – механически поправил ее Струан. – Что ты здесь делаешь и к чему все эти «вонии одежды»?

– Отпусти меня, тайпан. – Он поставил ее на пол, и она печально поклонилась ему. – Я прибыла сюда тайно и в большой скорби, потому что ты потерял свою Главную госпожу и всех детей от нее, кроме одного сына. – Слезы покатились по ее перемазанному грязью лицу, оставляя светлые бороздки. – Жалко, жалко.

– Спасибо тебе, девочка. Но это уже в прошлом, и никакая печаль не способна вернуть их назад. – Он погладил ее по голове и провел рукой по щеке, тронутый ее состраданием.

– Я не знаю вашего обычая. Как долго мне следует носить траур?

– Никакого траура, Мэй-мэй. Их больше нет. Не нужно ни плача, ни траура.

– Я воскурила благовония за их благополучное перерождение.

– Спасибо. Ну а теперь, что ты здесь делаешь и почему уехала из Макао? Я же сказал, чтобы ты оставалась там.

– Сначала мыться, потом переодеться, потом разговаривать.

– У нас здесь нет для тебя женской одежды, Мэй-мэй.

– Моя ни на что не годная ама А Гип ждет внизу. У нее с собой моя одежда и вещи, не беспокойся. Где ванна?

Струан дернул шнур звонка, и в ту же секунду на пороге появился слуга с расширенными от удивления глазами.

– Корова чилло моя ванна, ясно? Ама войти можно. Принеси чоу! – Повернувшись к Мэй-мэй, он добавил: – Твоя говорить, какой чоу можно.

Мэй-мэй высокомерно протараторила ошеломленному слуге меню и вышла.

Ее необычная ковыляющая походка неизменно трогала Струана. Ступни Мэй-мэй были перебинтованы. Их длина не превышала трех дюймов. Когда Струан купил ее пять лет назад, он разрезал бинты и пришел в ужас от увечья, являвшегося, согласно древним китайским представлениям, основным признаком женской красоты – крошечных ступней. Только девушка с перебинтованными ногами – ступнями лотоса – могла стать женой или наложницей. Те, у кого ноги оставались нормальными, становились крестьянками, слугами, дешевыми проститутками, амами или работницами, и их презирали.

Ноги Мэй-мэй были искалечены. Боль, которую она испытывала без тесных сдавливающих бинтов, вызывала жалость. Поэтому Струан позволил их восстановить. Через месяц боль утихла, и Мэй-мэй снова смогла ходить. Только в преклонном возрасте перебинтованные ноги делались нечувствительными к боли.

Струан расспросил ее тогда, пригласив Гордона Чэня в качестве переводчика, как это происходило. Она с гордостью поведала ему, что мать начала бинтовать ей ступни, когда ей исполнилось шесть лет.