Убийство на площади Астор - Виктория Томпсон (1999)

Саре хотелось сразу же поехать домой, запереться в спальне и дать выход жутким эмоциям, бушевавшим в душе. Ей хотелось плакать и стенать, разражаясь высокопарными тирадами насчет несправедливости этого мира и безжалостных сил судьбы, которые забирают из жизни добрых, хороших и невинных людей, оставляя здесь зло и растление. Ей хотелось вновь оплакивать смерть Тома, а еще оплакать и юную Алисию. Ей хотелось заявить всем богам, какую ненависть у нее вызывает то, куда катится этот мир. Ей очень хотелось сообщить им, как все должно быть на самом деле.

Но в данный момент у Сары не было времени на подобную слабость и поблажки самой себе. Следовало осмотреть пациентку.

Полицейский, стоявший в холле, вежливо кивнул акушерке, когда она сошла вниз по лестнице и забрала свой саквояж. И он не стал останавливать Сару, когда она прошла по коридору к тесным, заставленным вещами комнатам, где обитало семейство Хиггинсов. Хорошо хоть, кто-то из взрослых выпроводил старших детей на улицу, потому что миссис Хиггинс уже почти впала в истерику от страха и раздражения.

– Вы слышали, миссис Брандт? Они вам сказали? – требовательно осведомилась она, едва Сара успела переступить порог комнаты. Вся в слезах, миссис Хиггинс лежала на простой железной кровати, подложив под себя какие-то свернутые тряпки, заменявшие ей подушки. – Эту девушку убили здесь, прямо в моем собственном доме! Да нас всех тут могли убить, прямо в постели! А мои дорогие малыши, они спали как ангелочки, и кто бы тогда их защитил, если мистер Хиггинс ничего не видит, даже собственную ладонь, когда подносит ее прямо к глазам?!

– Как вы себя чувствуете? – успокаивающим и заботливым тоном спросила Сара, подтаскивая к кровати единственный имевшийся в комнате стул с прямой спинкой и дырой в плетеном сиденье. Всю приличную мебель Хиггинсы оставили своим постояльцам, которые им за это платили.

– Ну а как вы думаете? Как я могу себя чувствовать? Эту женщину убили прямо в моем доме!

Новорожденный младенец лежал рядом с матерью. Он беспокойно шевелился, но еще не плакал. Сара взяла малыша на руки, осторожно и бережно развернула пеленки. Вид новой жизни всегда поражал ее, наполнял священным ужасом. Это было для нее обещанием доброго завтрашнего дня, обещанием, которое сама она никогда не сможет сдержать.

К счастью, ребенок выглядел достаточно здоровеньким, никаких признаков обезвоживания. Но если у миссис Хиггинс пропадет молоко, вряд ли он сможет столь же успешно развиваться, как если б мать продолжала кормить его сама. К тому же Хиггинсы, по всей вероятности, не в состоянии покупать консервированное молоко. Хотя основная забота Сары – благополучно принять роды, она особенно гордилась тем, что могла обеспечить нормальное развитие младенца в последующий период.

– Да, это ужасно, я знаю. Но вам не следует так волноваться и расстраиваться. Лучше радуйтесь тому, что никто из вашей семьи не пострадал. Что бы ни случилось, вы и ваши близкие целы и невредимы. А кроме того, у вас на руках новорожденный, о нем и следует думать. Ему нужно, чтобы вы были спокойны.

Словно в подтверждение слов акушерки, младенец заплакал. Миссис Хиггинс нахмурилась, видимо недовольная тем, что Сара прервала ее отчаянные диатрибы, но взяла ребенка, когда Сара его ей протянула. Вынув переполненную молоком грудь, мать дала ее малышу. Это был уже шестой ребенок миссис Хиггинс, поэтому она отлично знала, что нужно делать.

Новорожденный жадно впился в сосок, но через несколько минут сосания выпустил его и снова заплакал.

– Молоко не идет, – сказала миссис Хиггинс и сама заплакала. – Ничего удивительного, я прямо-таки сама не своя!

– Успокойтесь и расслабьтесь. Откиньтесь на подушку, несколько раз глубоко вдохните и медленно выдохните. Закройте глаза. Вот так, правильно…