Белый отряд - Артур Конан Дойл (1891)

Три путника остановились и стали прислушиваться. До них среди торжественной лесной тишины доносились какие-то хлесткие удары, громкие вскрики и протяжные звуки заунывной песни. Испуганные товарищи ринулись вперед и через секунду очутились на небольшом холме, с вершины которого могли видеть причину и источник этих странных звуков. Шагах в ста от них по дороге шли два монаха, обнаженные до пояса и по очереди бичевавшие друг друга. Кровь их ручьями стекала на землю. Процедура бичевания сопровождалась пением каких-то псалмов на французском языке. Аллен и Джон Гордль изумленно остановились с широко открытыми глазами. На лучника же зрелище не произвело никакого впечатления.

– Это секта кающихся монахов, или, как их называют, бичующихся. За морем их можно встретить на каждом шагу. Я слышал, что среди них нет ни одного англичанина, больше же всего французов, итальянцев и богемцев. En avant[34], друзья! Давайте поговорим с ними.

– Полно вам лупить друг друга! – закричал им еще издали лучник. – И так уж вся дорога залита кровью, как на бойне в День святого Мартина. На каком основании, святые отцы, вы так истязаете друг друга?

– C’est pour vos pеґches – pour vos péches[35], – ответили монахи, с прискорбием поглядев на путешественников, и вновь принялись за свою искупительную жертву.

– Mon Dieu! – воскликнул лучник, махнув рукой. – Я жертвовал во Франции своей кровью, но в честном бою, а не так бессмысленно, как они. Однако что это с вами, mon cher, вы бледны, как пикардийский сыр!

– Я не привык к таким зрелищам, – ответил Аллен, – в монастыре мы вели очень спокойную жизнь. Нелегко видеть, как благочестивые люди, не причинившие никому вреда, должны страдать за грехи других. Если кого можно назвать благочестивыми отцами, то только их.

– Очень нам нужно их бичевание, – пробурчал Джон Гордль, – лучше бы они оставили в покое свои спины и выбили из сердец гордость и тщеславие.

– A ведь он прав, – согласился лучник, – будь я на месте Bon Dieu[36], мне бы не доставило никакого удовольствия смотреть, как бедолага в угоду мне рвет на куски свою кожу.

– Не думаю, чтобы вы хотели нарочно согрешить своими словами, – ответил кротко Аллен. – Жизнь человеческая – все равно что турнир, на котором поджидают нас семь черных рыцарей – гордость, скупость, алчность, злоба, разврат, зависть и лень. Но человек должен выйти победителем из этой борьбы, если хочет получить награду от прекраснейшей царицы всех цариц – самой Приснодевы Марии. Эти люди, которых мы сейчас видели, подают нам пример умерщвления плоти, и потому мы должны преклоняться перед ними, как перед угодниками божьими, и уважать больше, чем кого-либо другого.

– Ай да проповедник! – воскликнул лучник. – Право, он заткнет за пояс самого покойника дона Бертрана, капеллана Белого отряда! Доблестный был воин, в битве при Бринье его проткнул ратник из Эно. Когда мы оказались в Авиньоне, ратника того отлучили от церкви, но мы не смогли его точно описать папе, и не знали его имени, лишь то, что конь под ним был в серых яблоках. Так что боюсь, как бы не отлучили кого-нибудь другого.

– Выходит, вашему отряду довелось тогда преклонить колени перед самим папой Урбаном, опорой и средоточием христианства? – восторженно спросил Аллен.

– Да, дважды я видел его, такой тощий, как крыса, с язвами на подбородке. В первый раз мы выпросили у него пять тысяч крон, несмотря на его отчаянное сопротивление. Во второй раз просили десять, хотя лучше было бы нам просто разграбить дворец. Помню, вышли кардиналы, посланные святым отцом, и уговаривали нас взять семь тысяч, папское благословение и отпущение грехов. Или десять, но с полным отлучением от церкви. Мы единодушно выбрали второй вариант, но сэра Джона им таки удалось уговорить, и мы получили семь тысяч с отпущением. Что ж, оно нам не помешало – у Белого отряда к тому времени накопилось немало грехов.