И это тоже пройдет - Милена Бускетс (2015)

Николас думает, что ты сейчас на небе играешь в покер со Снежком[3]. Несмотря на свои пять лет, он говорит об этом так убежденно, что иногда даже я начинаю ему верить. Потому что я, которой сорок и которая знает тебя неизмеримо лучше (с чем, впрочем, можно поспорить: в последнее время дети были к тебе гораздо ближе, чем я. Каким-то чудесным образом им одним удавалось пробиваться сквозь туман болезни и видеть тебя такой, какой ты была раньше. У них нашлось достаточно доброты, чтобы захотеть вернуть тебя к жизни, и в меру соображения, чтобы иногда добиваться этого. Они, счастливчики, не ненавидели тебя. Никогда. Ни одной минуты), – так вот, я тоже не могу придумать для тебя более прекрасного места. Сейчас на рисунках Николаса ты летишь над нашими головами, похожая не то на нестрашную ведьму, не то на неуклюжую фею – в общем, примерно такая, какой я тебя всегда знала.

Дети только что вернулись от Гильема, отца моего старшего сына – я отправляла их к нему на несколько дней. Вернулись загорелые, подросшие, привезли гору салата, помидоров и огурцов с огорода Гильема. Эти дары я всегда принимаю с радостью, но, стоит при мытье обнаружить на них какое-нибудь насекомое, немедленно отправляю в мусорное ведро.

– Гильем, я предпочитаю яблоки, похожие на яблоко Белоснежки. Экологически чистые я не люблю, потому что боюсь, откусишь кусочек и заодно обезглавишь червяка. Очень бы этого не хотелось. Ты меня понимаешь?

– Чего тут не понять: тебе по вкусу отравленные яблоки. Так ведь? Не волнуйся: в следующий раз привезем. Может, подействуют.

И, полоснув себя ребром ладони по шее, он закатил глаза и высунул язык. Дети радостно засмеялись: они обожают Гильема – за чудачества, которые прекрасно уживаются в нем с практической сметкой, и за способность в мельчайших подробностях рассказать о каждом дне Великой французской революции, а потом отправиться на огород сажать помидоры.

Гильем – археолог, пьяница, интеллектуал, надежный товарищ, ярый сторонник независимости Каталонии, славный парень, тот еще тип, подозрительная личность. С ним всегда весело, он сильный, щедрый и очень упрямый. Его девиз: «Мне не до глупостей!» – и за исключением тех лет, что мы прожили вместе (в то время Гильем точно был способен на любые глупости), он всегда оставался ему верен. У нас с ним любовь-ненависть: я его люблю, а он делает вид, что меня ненавидит. Но его ненависть мне гораздо приятнее, чем любовь многих из тех, кого я знаю. Он забрал к себе Патум – собаку моей матери. Когда-то это была наша с ним собака. Потом, уже после того как мы с Гильемом расстались, я как-то – мне нужно было ненадолго уехать – оставила ее матери, а когда вернулась, услышала: собаке будет лучше в доме, где живут ее сестра и мать. Ты, мама, не отдала мне Патум. Присвоила ее, как присваивала все, что любила. И всех, кого любила. Ты отнимала у них жизнь и дарила им новую – намного более яркую и вольготную, чем та, какой они жили раньше и какой без тебя никогда не узнали бы. За это им приходилось платить высокую цену: мириться с твоим надзором и опекой, стать узниками любви, которая, по твоим словам, никогда не была и быть не могла слепой. Разве что любовь к собакам. Патум пережила своих мать и сестру. В тот день, когда ты без всяких возражений согласилась отдать ее нам, я поняла, что конец близок. Отказ от собаки означал, что ты готова отказаться от всего вообще и что мы почти достигли дна пропасти, падение в которую началось двумя годами раньше. В тот самый день я обратилась за разрешением – хотя ты была еще рядом и я могла коснуться твоей руки – похоронить тебя на кладбище в Порт-Лигате.