Танцуя с тигром - Лили Райт (2016)

«Santísima Virgen[45], матерь наша, это снова я, Соледад, обращаюсь к тебе. Я знаю, что уже поздно, но я не могу уснуть. Хьюго говорит, что скоро мы отправимся на север. Мне страшно, Virgencita[46]. Я должна радоваться, но я не хочу жить с двоюродной сестрой Хьюго в Техасе. Хайме весь день сопит своим забитым носом, а Алисия позволяет кошкам есть из ее тарелки. Эти родственники не любят нас. Они не хотят, чтобы мы спали у них на полу. Я говорю Хьюго, что хочу уехать на север, чтобы он не бросил меня. Мужчин, которые уезжают на север одни, соблазняют американские потаскухи с мальчишечьими телами, которые поднимают штангу в тренажерном зале. И когда мужчины возвращаются домой, они больше не любят своих жен из родной страны. Я учу английский. Здраствуйти. Как дела? Миня зовут Соледад. Не правда ли, в Соединенных Штатах жить интереснее? Так говорят. Я ненавижу «Sam’s Club»[47], Virgencita. Как ты знаешь, у нас в Оахаке он тоже есть. Башни из коробок с хлопьями, банок с вареньем и ящиков с телевизорами высятся почти до потолка. Я готова жить в коробке, есть из коробки, ездить в коробке и покупать товары в коробке, но как я забеременею без розовой воды от Señora Маньи? В последний раз у меня было так много крови, что я думала, что умираю. Даже пухленькая Летиция снова беременна. После того, как мы занимаемся любовью, я лежу и представляю, что моя матка – это сад. Иногда мне хочется выйти голой в поле и закричать на Господа. Погрозить кулаком в небо. Как привлечь Его внимание? Я боюсь, что у Хьюго есть другая женщина. Он пахнет как-то неправильно и выглядит виновато всякий раз, когда я обнимаю его. Дай мне сил, благословенная Дева. Ты видишь, как мне тяжело. Мои мысли, словно грязное белье в ведре. Иногда я стою около часовни Señor Томаса и прислушиваюсь. Может, те звуки, что я слышу, вовсе ничего не значат. Может, это фильм или мне мерещится, но большой дом словно излучает что-то плохое. Я молюсь, чтобы ни одна из его болезней нас не коснулась».

7

Анна

Анна проезжала мимо пустых полей, открытых навесов и складов. Февраль снаружи. Февраль внутри. Деревья казались скелетами на фоне мрачного серого неба.

Она могла вернуться к Дэвиду.

Она могла вернуться к отцу.

Она могла поехать на запад и мчать, пока не доберется до необитаемой местности, а потом лечь под деревом.

Вместо этого она отхлебнула своего мерзкого коктейля и прокричала, подпевая радио: «Я путешествую по миру и семи морям! Каждый что-то ищет»[48].

Покинув пределы Норвока, она остановилась у сигаретного киоска. Там продавали только блоки. Она купила на сто девяносто девять сигарет больше, чем ей было нужно.

Держа одной рукой руль, другой сигарету, она думала обо всех причинах ненависти к Дэвиду. Она ненавидела его лицо. Его яркие голубые глаза, его широкий лоб, его жеманное самодовольство. То, как он брезгливо отталкивал еду на тарелке, если блюдо не было оформлено надлежащим образом. Его богемных друзей-пустышек с их рассуждениями о ценностях и хорошем вкусе. Его неспособность расслабиться – в руках постоянно кроссворд или немецкий словарь; его непомерно растущие амбиции. Как может лысеющий мужчина быть настолько уверен в своей неотразимости? Она ненавидела его безупречное пуленепробиваемое резюме. Он никогда не продавал мороженое. Никогда не носил пакеты с продуктами. Его первая стажировка в высшей школе была в музее Соломона Гуггенхайма. Оплачиваемая.

Но она безнадежно влюбилась в него. Это было правдой. Она могла вспомнить этот момент с точностью до минуты. В тот вечер он стоял, прислонившись к стене, держал за горлышко бутылку пива и развязно строил Анне глазки. Какими словами это описать? Очаровывал? Потреблял ее. Говорил об Уорхоле.

Он сказал, что ему не нужно объяснять это искусство. Оно и так здесь. На поверхности.