Нефертити - Мишель Моран (2009)

– Где же он? – прошептала я. – Где Аменхотеп Младший?

– В усыпальнице, – ответил мой отец.

Бритая наголо голова отца тускло отсвечивала в лучах заходящего солнца, а в сгущающихся сумерках лицо его обрело ястребиные черты.

– Но разве он не хочет, чтобы люди увидели его? – спросила я.

– Нет, сенит. – Отец всегда называл меня ласково «сенит», малышка. – Не раньше, чем получит то, что было обещано его брату.

Я недоуменно нахмурилась:

– И что же это такое?

Отец стиснул зубы.

– Соправление, – ответил он.

После окончания церемонии солдаты выстроились в шеренгу, чтобы не дать простолюдинам последовать за нами в долину, и нашей небольшой группе пришлось продолжить путь без сопровождения толпы. Позади нас шумно дышали буйволы, влекущие по песку свой позолоченный груз. А вокруг на фоне темнеющего неба вздымались утесы.

– Нам придется подняться наверх, – предостерег нас отец, и мать слегка побледнела.

Мы с нею обе были как кошки – боялись мест, которых не понимали, например таких вот долин, за которыми из своих потайных комнат наблюдают спящие фараоны. Зато Нефертити, подобно бесстрашному соколу, пересекла бы такую долину без остановки, как и наш отец.

Мы шли под несмолкаемый и зловещий бой систрумов, и я смотрела, как на моих позолоченных сандалиях отражаются лучи умирающего солнца. Когда мы поднялись на утесы, я остановилась, чтобы окинуть взглядом землю внизу.

– Не останавливайся, – предостерег меня отец. – Идем дальше.

И мы пошли дальше через холмы, пока быки с фырканьем взбирались по камням. Теперь жрецы шли впереди, освещая нам путь факелами. Но вдруг верховный жрец заколебался, и я встревожилась, уж не заблудился ли он в ночи.

– Отвяжите саркофаг и распрягите буйволов, – распорядился он, и я увидела высеченный в скале вход в гробницу.

Детвора принялась переступать с ноги на ногу, перебирая четки и бусы, а женщины, позвякивая браслетами, обменялись беспокойными взглядами. А потом я увидела узкие ступени, уходящие вниз, под землю, и поняла, чего они испугались.

– Мне это не нравится, – прошептала мать.

Жрецы освободили буйволов от их тяжкой ноши и взвалили позолоченный саркофаг на плечи. Отец сжал мою ладошку, чтобы приободрить меня, и мы последовали за мертвым принцем в его покои, ступив во тьму, оставляя позади предзакатное солнце.

Осторожно, чтобы не поскользнуться на камнях, мы спустились в самое нутро земли, стараясь держаться поближе к жрецам и их факелам. В самой гробнице свет отбрасывал пляшущие тени на стены, изображения на которых повествовали о двадцати годах жизни Тутмоса в Египте: женщины танцевали, охотилась знать, а царица Тия подавала своему старшему сыну вино и корешки лотоса в меду. Ища поддержки, я крепко вцепилась в руку матери, и по тому, что она не отреагировала, я поняла, что она молится про себя Амону.

Воздух внизу стал сырым, и к нему добавился запах свежевырытой земли. В свете факелов появлялись и исчезали рисунки: разрисованные желтым женщины и смеющиеся мужчины, дети, запускающие цветки лотоса по Нилу. Но самым страшным был синеликий бог подземного царства, держащий в руках хекет и нехеху (скипетр и цеп), символизирующие власть фараонов Египта.

– Озирис*, – прошептала я, но меня никто не услышал. Мы спускались все ниже, в самые потаенные уголки земли, а потом вошли в сводчатую комнату, и я восторженно ахнула. Здесь были собраны все земные сокровища принца: раскрашенные барки, золотые колесницы, сандалии, отороченные мехом леопарда. Пройдя через эту комнату, мы оказались у потайной двери самой дальней погребальной камеры. Тут отец наклонился ко мне и прошептал:

– Не забудь, о чем я тебе говорил.