За ширмой - Василиса Савицкая (2016)

– Конечно, как вам понять, – истеричная барышня набирала обороты. – Посмотрите на себя! Вы старуха! Оборванная, нищая старуха! Что вы мне советуете? Посмотреть на такого же нищего парня и самой стать нищенкой? Я не хочу стать такой, как вы, оборванной и никому не нужной!..

Она молча посмотрела на перекошенное гримасой лицо собеседницы, достала из сумки смятую купюру, положила на стол и спешно вышла из кафе, с трудом сдерживая слезы. Холодный морозный воздух дунул в лицо. На улице была ночь, редкие прохожие спешили домой. Она набрала воздух в легкие, чтоб успокоиться, но не смогла, слезы потоком хлынули из глаз. Она проиграла – старая, оборванная и никому ненужная…

– Вы плачете? У вас все хорошо? – из-за спины раздался голос. Она повернулась и увидела позади милого, симпатичного паренька. В ясных, по-детски наивных глазах – искренняя тревога.

– Да, я плачу.

– Почему? – с не менее искренним интересом спросил он.

– Потому что в мире денег, силикона и пустых душ я никому не нужна.

– А как вас зовут.

– Любовь, – еле слышно прошептала она.

Он внимательно посмотрел ей в глаза и так же тихо произнес:

– Вы нужны мне. Я так долго вас искал.

Только я и Зинка

Серо. Вокруг тихо и пусто. Кибитка медленно катит вперед. Скрип колес эхом отдается в тишине. Резко, с надрывом… как уставшее сердце.

Колеса смазать надо, подлатать, но все руки не доходят. Да и вопрос в голове: «А на кой?» Сколько тут осталось, может, и так, дотяну. В душе смирение и усталость. Усталость не от работы – от жизни. Одиночество следует по пятам уже лет пять. Только я и Зинка. Преданная кобыла, такая же старая, как и я. Такая же уставшая и смиренная. Мы две божьи твари, едем по выжженной дороге под названием «жизнь» в никуда. Эта дорога последние пять лет тянется уныло и нескончаемо.

Вокруг дребезжит густой зловонный дым, застилая собой все вокруг. Горят торфяники. Солнца нет давно. Дальше руки не видать. Я привык к серому, влажному воздуху, Зинка, кажется, тоже. Только пахнет дурно. Древесиной паленой и землей сырой. Лет двадцать назад не тронуло б, а сейчас не нравится. Запах дерева еще так себе, терпимо, глаза болят, правда, едкий сильно. А вот земля сырая… Аж воротит. Мысли вечные в голове черным кружевом стелятся… О ней, о земле-матушке сырой. Тоскливо. Так тоскливо, что выть хочется. А смысл. Вой не вой, а от земли сырой не спрятаться, разве что в ней самой. Да и скорей бы… Устал жизнь эту неподъемную волочить.

Но еду, улыбку на лицо клею, все легче так… Песню насвистываю. Зинка слушает, головой в такт кивает. Хороший она собеседник, все понимает, жалко, подпевать не может.

За плечами жизнь целая, яркая, как миг пронеслась. А сейчас разруха осталась. Все разбито, стерто, потеряно. Восстановить бы, сызнова воздвигнуть, так силы не те. Да и зачем, для кого?

…Помню… качели, солнце по металлу бликами скачет. На мне костюм морячка, лет пять от роду. Совсем малыш… Озорной, веселый. Глаза закрыл, руками схватился, страшно. Качели до самых небес летят. А внизу отец стоит, глаз не сводит. Он сильный, большой, всемогущий, знаю… Поймает, удержит. И спокойно так, радостно. Страх в его любви теряется. А он все смотрит, в глазах любви этой – через край…

Резкий крик вороны как ножом надрезал тишину. Зинка, не обращая внимания на черную птицу, идет вперед по хорошо заученной тропе.

…Восемнадцать в дверь постучало… Взрослый, солидный. Только шея тонкая, кадык торчит, но чувствую… мужик уже. В армию собирают. Мать на плече рыдает, отец наставления выписывает.

…А вот алтарь, двадцать восемь. Я жених… Она красавица. От удовольствия жмурюсь, как кот сытый. Сколько можно холостяком ходить! Все вокруг с девками давно, а я сам. Все свою искал, единственную. Нашел. Достаточно одному… Надо дом построить, дерево посадить, сына родить. В груди горит. Душа ликует. Любовь навеки… И в беде, и в радости.