Изгнанница. Поединок чести - Рикарда Джордан (2011)

— Я только имела в виду… безопасно ли это? В крепости наверняка полно рыцарей, и…

Взгляд Женевьевы немного смягчился.

— Они тебя не тронут, — заверила она девушку, но затем подумала, что вряд ли можно судить о здешних порядках по тому, как все было устроено в крепости отца. Похоже, эта девушка-католичка имела соответствующий опыт, ее опасения казались искренними. — Во всяком случае, они не должны тебя тронуть, — уточнила она. — Но тебе не придется бежать через двор. Кухня находится в этом же здании, тебе не нужно даже выходить за пределы женских покоев.

Женевьева старалась не прибегать к помощи служанок, а все свои потребности удовлетворяла самостоятельно. До этого момента для нее это не составляло труда, но, разумеется, ее простые черные наряды требовали меньшего ухода, чем нежно-зеленое платье Софии, надетое поверх рубашки черничного цвета.

— Большое спасибо, — сказала София. — Не хотели бы вы… Не хочешь ли ты… Принести тебе что-нибудь?

Женевьева покачала головой.

— Я уже съела немного хлеба, но, говорят, позже нам придется еще поужинать. Это же… ну, «двор любви». Девушки обедают и ужинают вместе с рыцарями. Во всяком случае, с теми, кто удостаивается такой чести. Нас… нас позовут.

София покраснела, услышав это, что усилило симпатию Женевьевы к ней. Похоже, жительнице Франконии мысль о столе в рыцарском зале также не нравилась, как и ей самой. Значит, от худшего испытания — глупой и заносчивой девчонки в качестве соседки — Женевьева была избавлена.

Похоже, София собиралась что-то сказать, но сдержалась. Женевьева заметила, что она закуталась в просторный плащ, прежде чем покинуть комнату. Вскоре она вернулась с хлебом, сыром, небольшим количеством жаркого и молоком.

— Ты правда ничего не хочешь? — спросила она, с жадностью набрасываясь на еду.

У Женевьевы потекли слюнки при виде этих вкусностей, но она мысленно выругала себя за то, что ей этого захотелось.

— Может быть, только краюшку хлеба, — наконец сдалась она. — Все остальное… все остальное я вообще не ем.

София нахмурилась, увидев, как Женевьева уплетает хлеб. Похоже, эта девушка была не менее голодна, чем она сама. Все это сочеталось с бесконечным чтением молитвы «Отче наш».

— Ты… ты каешься в чем-то? — робко спросила она. — Пост и молитвы — или что-то еще? Ты… что-то натворила?

София нервно покрутила свои браслеты. На Женевьеве не было украшений, но сейчас темноволосая девушка улыбнулась, и ее лицо стало мягче и приветливее.

— Нет, — ответила Женевьева. — Разве тебе не сообщили, что я из Добрых людей?

— Что? — удивилась София. Она никогда не слышала такого выражения. — Добрая… женщина? — нерешительно уточнила она.

— Так говорят, — пояснила Женевьева. — Прости, я забыла, что ты можешь не знать о моей вере. В немецких землях не так уж много друзей Божиих.

— У нас очень много монахов и монашек! — встала на защиту духовности своей земли София. — И священников.

Женевьева рассмеялась.

— Несомненно. Но я принадлежу к верующим, которых вы называете альбигойцами. И еретиками.

София перекрестилась.

— Ты не веришь в Господа и святого Иисуса? — спросила она.

До этого момента двор Тулузы не казался ей особо опасным, даже насмешки и похотливые шутки графа во время поездки не могли сравниться с бесчинствами в Лауэнштайне. Но если здесь свободно расхаживают еретики…

Она вздохнула с облегчением, когда Женевьева покачала головой. И с восторгом стала слушать о вере альбигойцев.

— Есть добро и зло. Твоя душа чиста, но твое тело пятнает ее. Мир вокруг нас наполнен злом, оно во всем, что ты видишь, к чему можешь прикоснуться… Нам нужно бороться с этим, чтобы обрести свободу…

До какого-то момента София без труда могла следить за рассуждениями темноволосой девушки. Она также часто воспринимала мир как нечто враждебное, похотливое и развратное. Но то, что все плотское плохое… от стакана молока до поцелуев Дитмара…