Изгнанница. Поединок чести - Рикарда Джордан (2011)

— Моя мать наконец сможет вернуться в Лош, — сказал он. — А в отношении твоей мы что-нибудь придумаем. Все будет совсем по-другому, не так, как раньше. Тебе не придется бояться рыцарей. Лауэнштайн будет принадлежать нам, София. Тебе и мне. Ты… Ты ведь не боишься меня, не так ли?

София покачала головой и прижалась к нему.

— Я больше ничего не боюсь, — сказала она.

Авраам и Мириам покинули свой боевой пост, лишь когда поле боя опустело.

— Граф должен быть доволен, — заметила Мириам и бросила последний взгляд на изрядно пострадавшую башню осадной машины противника. Ариана не настолько способная, как Женевьева, но ей все же удалось превзойти канониров. — Я только надеюсь, что Рюдигер жив.

Авраам вздохнул.

— Но долго крепость не продержится. Мириам, дорогая… как ты считаешь, не пришло ли время вернуться домой?

Мириам кивнула.

Авраам изумленно посмотрел на нее. Он как раз помогал ей взобраться на мулицу.

— Никаких возражений? — недоверчиво спросил он.

Мириам помотала головой.

— Ты не скажешь, что ты все еще нужна графу? Ты больше не чувствуешь ответственность за брошенных воспитанниц?

Мириам загадочно улыбнулась супругу.

— Сейчас я чувствую ответственность за кое-кого другого, — сказала она. — Я уже давно это подозревала, но вчера лекарь подтвердил. — Она положила его руку себе на живот.

Авраам выглядел совершенно сбитым с толку, его лицо приняло такое чудное выражение, что Мириам едва удержалась от смеха.

— Я знаю, — опередила она его, — мне почти сорок лет, и я еще ни разу не беременела. Мы думали, что у нас не будет детей, но… Неисповедимы пути Вечного. В любом случае я хотела бы родить его в Гранаде. Там повитухи опытнее и ему не придется скрывать того, что он еврей.

Женевьева старалась отгонять воспоминания о том дне, когда Фламберта внесли на носилках в рыцарский зал. Однако же она снова шла за носилками, на которых лежал дорогой для нее человек. И она так и не успела рассказать ему о своих чувствах.

Рюдигера из Фалькенберга переложили с носилок на ближайшую свободную кровать. Вскоре пришел цирюльник, чтобы позаботиться о нем.

— Они сильно его избили, мадемуазель, — сказал цирюльник. — А ножевые раны… Здесь ничего не поделаешь. Оставайтесь возле него, можете его немного обмыть, хотя о пользе этой процедуры я бы поспорил. И молитесь за него.

С этими словами мужчина направился к следующему раненому. Рюдигер застонал. Он пребывал в сознании, но был слишком слаб, чтобы любезничать с Женевьевой. Девушка предположила, что он был бы рад подержать ее за руку. До сих пор она, следуя запретам своей религии, никогда не прикасалась к мужчине, — если не принимать в расчет злосчастную ночь, проведенную с графом. Впрочем, все это осталось в прошлом.

Она решительно поднялась и отыскала лекаря. Женевьева могла бесконечно держать Рюдигера за руку, но кто-то должен был позаботиться о его ранах. Девушка нашла Соломона вовлеченным в один из бесконечных споров с цирюльником. Его платье снова было запятнано кровью, и он выглядел невероятно уставшим, вконец обессилевшим.

— Как бы я хотел, чтобы все это поскорей закончилось! — тихо произнес он, следуя за Женевьевой к постели Рюдигера. — Как бы я хотел снова облегчать боли в животе или лечить простуду. Заботиться о здоровье детей или принимать роды. Столько крови… Я уже не могу на это смотреть…

Отогнав невеселые мысли, он сосредоточился и с сочувствием склонился над Рюдигером. Рыцарь застонал, когда Соломон стал ощупывать его грудь, а потом поднял правую руку.

— Это не результат рыцарского поединка, — наконец произнес он. — Что вы сделали, Рюдигер? Вы что, избили сами себя?

Рюдигер попытался ответить, но его губы слишком распухли и потрескались.

И тогда Женевьева рассказала, что произошло.

Лекарь кивнул.