Мудрость восточной поэзии (сборник) - Омар Хайям, Саади Ширази, Низами Гянджеви

Книга юности нами прочитана. Жаль.

Облетели страницы, как горький миндаль.

Тишина еле слышно шуршит под ногами,

И печалью сквозит помутневшая даль.

Встань, юнец, чтоб увидеть рассвет за окном,

Тонкий кубок наполнить пурпурным вином.

Краткий миг, что для радости нам

предназначен,

Отыскать не сумеешь ты в мире ином.

Век прожит? Не грусти о нем.

Давай рукой на все махнем,

Вдвоем прильнем устами к чаше

И насладимся этим днем.

Подруга, ты зря притворяешься злой.

Потешь свое сердце моей похвалой.

Танцуй, веселись, ибо завтра, быть может,

Я стану кувшином, а ты – пиалой.

Хочешь цели достичь – не надейся

на помощь людей.

На чужое не зарься, своим равнодушно владей.

Тот, кто прошлым живет или будущим, равен

безумцу,

Что из суетных рук выпускает сегодняшний

день.

Мир – вымысел, что множит миражи.

А я, глупец, поверил этой лжи.

Эй, кравчий! Я прикончил жбан, но, может,

И он – лишь пьяный вымысел, скажи?

Караван этой жизни почти миновал.

Много лет я чужим доверялся словам.

А теперь доверяюсь кувшину, в котором

Только то, что мне кравчий, смеясь, наливал.

Мудрец, омывающий ноги в речушке,

чья влага светла,

Увидел, как пыль на дороге вздымает погонщик

осла.

И старец изрек: «Осторожней! А вдруг

эта желтая пыль

Была головой Кей-Кубада и глазом Парвиза

была?»

Мне облако, цвета густой синевы,

Шепнуло: «Любуешься глянцем травы?

Дождешься, что некто пленится фиалкой,

Проросшей из глупой твоей головы!»

Изысканный тюльпан на синем ветерке

Вскормила кровь царя, угасшего в тоске.

Не раздави в лугах невинную фиалку,

Что родинкой была на девичьей щеке.

Травинку в тени молодого граната

Сорвать не осмелюсь: возможно, когда-то

Была она локоном дивной смуглянки,

Что сном беспробудным отныне объята.

Зри, око, пока не ослепло, могилы средь гулких

ручьев,

Мир, щедро удобренный пеплом и полный

греха до краев,

Правителей гордые клики, сокрытые в недрах

земли,

И луноподобные лики в недремлющих ртах

муравьев.

Эй, гончар! Ты работаешь в поте лица:

Глину месишь, и топчешь, и бьешь без конца.

Если слеп твой рассудок, прислушайся к сердцу:

Ты, возможно, глумишься над прахом отца.

Откуда ты пришел, куда уйдешь, —

Не спрашивай: ответом будет ложь.

В том круге, без конца и без начала,

Ни щели, ни просвета не найдешь.

Лик твой – чаши Джамшида прекраснее,

кравчий!

Смерть из рук твоих лучше бессмертия,

кравчий!

Прах ступней твоих станет очей моих светом.

Ярче тысячи солнц засверкает он, кравчий!

Виночерпий, я с горечью мира знаком.

Дай мне сладость почувствовать под языком.

Погляди: скоро дно обнажится в кувшине.

Жизнь моя уменьшается с каждым глотком.

Что синий небосвод? – На теле поясок.

Джейхун – твоя слеза, ушедшая в песок.

Ад – место, где тебя обдаст жестоким жаром.

А рай – привал, где ты передохнешь часок.

Пусть я погряз в грехах, зато, по крайней мере,

Не мучаюсь, как те, что потрафляют вере

В кумирнях. Мне нужны в тяжелый час

похмелья

Не церковь, не мечеть, а лишь вино и пери.

Нам – вино и любовь, вам – кумирня и храм.

Нам – глумленье в аду, вам – в раю фимиам.

Судьбы смертных Творец начертал