Секреты царя Соломона. Как стать богатым, успешным и счастливым - Людмила Петрушевская, Джонатон Китс, Майкл Каннингем (2010)

Наконец птица села у небольшой таверны. Марлен услышала музыку и увидела там брата – матово-белый силуэт с гитарой. Перед глазами мелькнули картинки: брат так же стоит с гитарой на сценах разных городов, и Марлен почуяла его неприкаянность. Вместо памяти у него осталась лишь смутная тоска, да и та одолевала его и отступала, как странное желанье. Уже почти проснувшись, Марлен увидела брата возле уличной витрины с красными ботинками, похожими на те, которые он раньше носил каждый день.

Проснулась она у себя в комнате; перо парило над самой подушкой. Марлен протянула руку, но от легкого прикосновения оно превратилось в пепел.

Сон изнурил ее, словно Марлен заболела гриппом. Даже вечером она все еще чувствовала слабость, садясь ужинать с матерью и отцом. По радио играла легкая органная музыка, отец крошил вилкой еду на кусочки, все мельче и мельче.

– Может, снова сделаешь говяжье жаркое? – попросил он мать, рассеянно глядя в тарелку.

И тут музыка резко прервалась. Марлен застыла с вилкой в руке, а радио вдруг зажужжало знакомым трепетом. Помехи продолжались не долго, заиграла очень странная песня.

– «Мать извела меня, – запел голос, – папа сожрал меня. А кости сестра сберегла, чирик…»

Мать подкралась и вывернула ручку громкости резиновыми пальцами.

– Пусть помолчит, – отрезала она и хмуро уставилась на приемник, словно он – совсем не то, чем кажется.

Назавтра мать и впрямь сделала жаркое, только отцу оно теперь не понравилось. Он извинился и вышел покурить, а Марлен включила радио, пока мать разжигала камин. Они сели к огню под бодрую мелодию органа, а пламя лизало поленья до белой глубины.

Как только отец вернулся в дом, мелодия оборвалась, опять начались помехи. Постепенно они превратились в хлопанье крыльев, а оно стало песней.

– «Мать убила сыночка – вот как случилось, и я улетаю птицей на юг. Отец съел меня с хреном-горчицей – и я улетаю птицей на юг. Кости мои сохранила сестрица, а я лечу и пою».

Мать смотрела перед собой огромными от ужаса глазами.

– Смотрю в камин, – хрипло и монотонно прошептала она, – и как будто сама в пламени горю.

Наутро Марлен проснулась от громкого нескончаемого воя. Похоже, ни мать, ни отец его не слышали: отец как всегда ушел на работу, а мать весь день давила жуков в патио. Марлен поискала, кто и где стонет, но никак не могла понять, откуда звук. Из комнаты брата? От можжевельника? Из подвала?

Стон стал до того громким, что перед глазами у нее замелькали серые точки – словно птицы, которых видишь только краем глаза.

Почти весь день Марлен пролежала в комнате брата, слушая пластинки. Время от времени ее тошнило.

Вечером, когда родители позвали, она спустилась к ужину, хотя вряд ли вынесла бы даже запах пищи. Но как только Марлен села за стол, оглушающий треск из ее больной головы зазвучал в радиоприемнике.

– «Мать быстро решила судьбу мою, – раздался в кухне голос брата. – Отцу в пироги я начинку даю».

Мать вскочила и потянулась костлявыми пальцами к ручке.

– Пусть помолчит, – сказала она, но отец вмешался:

– А неплохо бы послушать музыку.

– Тогда какую-нибудь другую песню, – предложила мать. Однако сколько бы ни крутила ручку, эта играла на любой волне:

– «Только сестрица по мне горюет».

Отец искоса бросил взгляд в окно и встал.

– Кажется, кто-то идет, нет? – Он схватил трубку и вышел посмотреть.

Мать медленно пятилась прочь от радио, неотрывно глядя в камин и ломая руки.

– Смотрю я в огонь, – прошептала она, заикаясь, – и он… жжет меня заживо! – Она криво улыбнулась и стала расстегивать платье.

– Мама, там нет никакого огня.

Руки в резиновых перчатках схватили радио и швырнули на пол. Оно раскололось на куски – их было ровно столько же, на сколько разрубили брата, – но песня не умолкала. Перчатки вцепились в платье, разорвали ворот, мать сунула голову под кран и завизжала.