Время и музыка Михала Клеофаса Огинского - Анджей Залуский (1997)

Когда мальчик подрос, Жан Ролей пригласил учителей по отдельным предметам. Впоследствии Михал Клеофас будет благодарен, что его познакомили с латинским языком сравнительно поздно, когда он достаточно созрел, чтобы оценить латинских авторов. За полтора года юноша прочел почти всего Цицерона, Тацита, Вергилия, Горация, кое-что из Овидия, Катулла, Ювенала и ряда других авторов. Столь же начитан он был и во французской литературе и, естественно, знаком с произведениями таких светил Просвещения, как Вольтер и Руссо. Для Жана Ролея необычным являлось то, что, несмотря на знание им прогрессивных идеалов, его собственные мнения основывались на глубокой преданности христианству. Жан Ролей был добрым и очень хорошим человеком. Учеба вошла у Михала Клеофаса в привычку. Много позднее, в Гамбурге в 1798 году, он даже посещал курс химии.

Памятный камень в честь Жана Ролея в усадьбе Залесье

В математике, преподаваемой аббатом Роде, бывшим иезуитом, успехи Михала Клеофаса были не столь заметны. Этому предмету он не нашел большого практического применения, и только позднее в связи с появившимся интересом к астрономии математика начинает его привлекать. Молодой человек не только читал – он также делал письменные комментарии и анализировал работы Кондильяка и Мэйбли. Из исторических трудов читал Робертсона, Гиббона, Вольтера и Мэйбли. До шестнадцати лет даже изучал право. Кроме того, Михал Клеофас сделал все, чтобы научиться превосходно писать по-польски, и знал все о польской литературе. В семнадцать – девятнадцать лет он работал по шестнадцать часов в день.

Поклонники полонеза Огинского могут спросить, а где же среди всего этого находилось место музыке. В ответ можно сказать, что музыка входила в его жизнь в те короткие промежутки свободного времени, которые у него были в течение нескольких лет после достижения им десятилетнего возраста. Юзефе наняли учителя музыки – шестнадцатилетнего Юзефа Козловского, и Михал Клеофас настоял, что он также будет учиться музицированию. Вскоре юный Огинский стал отличным пианистом, но из-за других интересов и обязанностей не мог постоянно поддерживать форму. Впоследствии он будет сожалеть, что больше времени отводил скрипке – «этому неблагодарному инструменту, не выносящему посредственности».

Интересно сравнить образование, полученное Огинским, с подготовкой его младшего по возрасту современника Адама Чарторыйского, названного впоследствии некоторыми «величайшим поляком своего поколения», который время от времени будет фигурировать в нашем повествовании. В своих великолепных мемуарах Чарторыйский рассказывает о полученном образовании: оно было более традиционным, включало меньше предметов, отличалось меньшей интенсивностью и часто прерывалось необходимостью бывать в свете. Что касается еще одного младшего современника Огинского – царя Александра I, то, по словам Чарторыйского, никто никогда не заставлял государя завершать изучение сколь-нибудь серьезной книги. Создается впечатление, что швейцарский учитель Александра Лагарп в основном потчевал его частично усвоенным Руссо.

Адам Чарторыйский