На крови - Сергей Мстиславский (1928)

Синие, сильные внутренним отблеском глаза смотрели доверчиво и просто. Узкие, еще не вполне оформившиеся плечи сутулились зябким пожатием под легким шелком платья. И вся она почувствовалась мне на этот раз милой и открытой: не так, как тогда на веранде. Я ответил поэтому уже без той уверенности, с которой ответил бы Бреверну.

— Нет, Магда Густавовна, я не смогу принять этих обязанностей.

Она откинула голову удивленно.

— Вы не хотите помочь мне?

— Помочь?.. Я был бы рад... но не в тех формах, о которых говорил ваш батюшка.

Бледные щеки чуть порозовели.

— Я чувствую, что отец опять сделал какую-то гафу. Вы должны его извинить, он часто бывает... неловок в общении. К тому же, конечно, тут есть... — она запнулась... — что может затронуть...

— Если вы разумеете вопрос о найме, вы ошибаетесь, баронесса. Здесь дело не в оплате, а в том, за что она предлагается.

— Какие вы говорите слова! Это даже жестоко. И по отношению ко мне это несправедливо и нехорошо. Мне так хочется работать с вами.

— Чтобы получить «последний лак»?

— Что? — недоуменно приподняла брови Магда. — Я говорила, что père сделал какую-то грубость. Какой лак? Я не понимаю. Речь идет о том, чтобы помочь мне в том, что я делаю и думаю.

— О чем же вы думаете?

— О чем можно думать? О жизни.

— А делаете?

— Я работаю над переводом цикла бретонских легенд.

Она сузила зрачки пристальным взглядом:

Ma ne t’euz ked amavet anutad

Ma rai d’id ana ont ar mabanat.

— Какую же я могу вам оказать помощь? Я не понял ни звука из того, что вы прочли.

— Я переведу вам, — попрежнему пристально глядя, сказала Магда:

Если ты не знал отца,

То сын тебе себя покажет, —

Я в том порука.

Она выждала, явно следя за выражением моего лица.

— Плохой перевод, не правда ли? Слова меня не слушаются. Вы научите меня править ими, да?.. Вас не удивляет, что я увлекаюсь бретонскими преданиями, когда нам грозит русская революция?..

— И они — о революции! Это поветрие, это мор, это — повальная болезнь.

Бреверн смеялся, стоя на пороге.

— Вы согласовались, я вижу. Может быть, вы не откажетесь пройти к баронессе и взять более точные сведения. Как метод это было бы правильно, не правда ли?

— Мы «согласовались», — ответила за меня Магда, — но я никогда больше не буду давать тебе поручений, отец. Пройдемте в самом деле к maman: она — мой церемониймейстер, без нее нам трудно будет выбрать дни. Два раза в неделю вас не затруднит? И, может быть, вы теперь же просмотрите моих бретонцев.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

У старой баронессы я пробыл недолго: к четырем я должен был поспеть на примерку к Шаповаленко, иначе — литовский мундир не будет к вечеру готов.

ГЛАВА XI

ДАШИН РАЗГОВОР

Откуда и как затянулась в душу муть — не знаю. Но еще у Шаповаленко, когда он, плоским мелком, метил по лацкану, куда переставить крючки и как чуть-чуть ушить складки мундирной юбки, — стало темно и тягостно. Когда становится мутно на душе — верный признак: в чем-то за собой недоглядел. И, чтобы разошлось, чтобы найти, где саднит, — надо хорошенько, пристально подумать; лучше всего — подумать вслух. Так легче и вернее. Итти завтра с мутью в душе нельзя. Вечером я прошел к Даше: при ней легко думать: она слушает чутко и хорошо.