Без памяти - Фриза

Заворачивая за очередной угол, она увидела интересную картину. Двое здоровых мужиков, бьющих грязный, прилипший к земле мяч. При ближайшем рассмотрении, последним оказалось маленькое животное из семейства собачьих. Оно лежало в луже собственной крови, прикрывая грязными лапами морду. По непотным причинам двое мужчин пинали его со всей силы, не жалея язык на матерные выражения.

Понаблюдав за сценой несколько минут и не найдя в этом процессе ничего доказывающего здравый смысл у атакующей стороны, Ханна достала нож и выйдя из тени мусорного бака пырнула одного мужчину в бок. Убийство людей никогда не приносило ей удовлетворения, хотя видит Бог, уродов среди них было достаточно.

Глава 3. Звёзды

Если бы раньше ей сказали, что здесь было так красиво, её бы не пришлось принуждать. Тёмное, чёрное полотно скрывало десяток мерцающих точек, разной степени величины. Здесь было холодно, но не так как зимой, когда ты выходишь на улицу без куртки, скорее дело было в воздухе, едва ощутимом, обездвиженном. Из книг ей было известно, что вакуум космоса не являлся абсолютным — в нём присутствовали атомы и молекулы, обнаруженные с помощью микроволновой спектроскопии, реликтовое излучение, которое осталось от Большого Взрыва, и космические лучи, в которых содержались ионизированные атомные ядра и разные субатомные частицы. Газ, плазма, пыль, небольшие метеоры и космический мусор — ничего этого не было в этом идеальном космосе, формирующимся в голове едва Ханна закрывала глаза. Возможно, это видение следовало трактовать по-другому, обратиться к той же философии? Там космос являлся олицетворением упорядоченного, гармоничного природного мира, был противоположностью хаоса. Платон в диалоге «Тимей» рассматривал космос как живой, соразмерный организм, обладающий разумной душой, а человека — как его неотъемлемую часть; формулировал трудность в объяснении его устройства, ведь он был божественен, идеален, соответственно, все небесные тела должны были двигаться равномерно по круговым орбитам, чего никто не наблюдал. На воображаемом полотне Ханны тоже отсутствовало, что-либо подобное. Звезды были разбросаны без всякого порядка, две из них были крупнее остальных. Одна — ярко голубая и холодная. Вторая — золотая, богато переливающаяся во тьме. По мере того как Ханна пыталась приблизиться к ним, они отдалялись, но взгляду открывались другие точки, менее яркие. Например, две белые, гравитационно-связанные звезды, прочно зависшие на месте. За ними другая, жёлтая и две серых, почти незаметных. Каким-то больным участком мозга она понимала, что сама является таким же зерном в чёрном океане вселенной, но не могла понять ни собственный размер, ни цвет. Смотря вниз, она видела темноту, хотя порой, на пороге приступа, её сознание устремлялось куда-то вперёд по карте, а возможно и назад, по знакомой, выложенной временем, проверенной дороге, где ярко пульсировал белый карлик. Часто в своих мыслях Ханна сидела на чем-то мягком и рассматривала чёрную папку. Тело не слушалось, оно было чужим, с большими ладонями и грузным корпусом, скрывающим бесполезные лёгкие. Он думал о чем-то очень часто, этот человек. Эти мысли, мысли о потере, вызывали двоякие чувства: боли, сожаления и облегчения. Связь с утраченным была слишком крепкой, чтобы не горевать, но раньше его мучили куда более изощренные муки, рамки, правила, нарушить которые никто из двоих не мог. Порой, в голове мелькали образы, картинки близости двух тел, ощущение чужого прикосновения, сдавливающего мягкую, как тесто, кожу. Maniglie dell'amore, скопления жира на боках, за которые он так любил хвататься.